Прежде я думал, что эта монета — мой единственный шанс обрести свободу, но теперь обстоятельства поменялись. Если я смогу действовать очень быстро и с умом, эта партия окажется за мной.
Я даю лошадям немного попастись, снова запрягаю их и, влезая на козлы, замечаю вдалеке пятно красного цвета, выхваченное из темноты пламенем костра. У меня екает сердце — опять эта красная куртка! Выходит, мне не показалось. Если Кроуфорд до сих пор не вывернул ее подкладкой внутрь, значит, он не догадывается, что я пытаюсь сбежать. Он подает мне сигнал: «Эй, Мерфи, полегче! Это я, Кроуфорд. Видишь мою куртку? Это не люди шерифа. Притормози, приятель».
Черта с два. Как только лошади отдохнут, я двинусь дальше.
Я устраиваюсь поудобнее и засыпаю, но это тревожный сон. И среди ночи он слетает оттого, что у меня затекли нога и шея. Я слезаю с козел — походить, размяться. Пламени костра вдали не видно — оно погасло, или его потушили нарочно. В прерии тихо как никогда, если не считать постукивания в дилижансе. Заглянув внутрь, я вижу, что Шарлотта свернулась калачиком между скамеек и закрыла глаза, тщетно пытаясь уснуть, но ее колотит от холода: зубы стучат, а дыхание превращается в облачка пара.
— Эй, — шепчу я.
Она отодвигается в сторону, обхватив плечи руками. Мне стоило бы оставить ее замерзать. Пусть умрет от холода, это все упростит. «Так и сделай», — говорит Босс у меня в голове, и из-за того, что он это говорит, я поступаю иначе: снимаю куртку и просовываю ее в окно, и кидаю последний кусочек опунции — мой завтрак — рядом на скамью. Потом возвращаюсь на козлы и сажусь, укрывшись шерстяным одеялом.
С минуту еще я слышу, как стучат зубы Шарлотты, потом раздается шорох и слышно, как она жадно жует опунцию.
Мне совершенно не хочется болтаться в петле, однако я всячески помогаю выжить девице, которая твердо намерена отправить меня на виселицу! Должно быть, я самый никудышный разбойник или самый большой дурак на всей Территории. Скорее всего, и то и другое.
Глава тринадцатая
Шарлотта
Год от рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят седьмой начинается с великолепного восхода солнца, покалывания в груди от холодного утреннего воздуха и ощущения, что какой-то острый предмет впился мне в бок. Из-за неудобной позы одна из косточек корсета порвала подкладку и вонзилась в тело. Я чувствую резкую боль и теплую влагу чуть ниже правой груди, — это кровь. Руки и ноги свело от холода, хотя на мне довольно теплая куртка Малыша Роуза. Не знаю, почему он дал мне ее, почему до сих пор не пристрелил меня и не оставил гнить на обочине дороги.
Я шевелю онемевшими пальцами, и при каждом толчке дилижанса боюсь, что мой мочевой пузырь лопнет.
— Мне нужно в туалет, — кричу я в окно.
— Давай в дилижансе, — отвечает он.
— Я же не животное.
— А я не волшебник. Здесь на много миль ни одного туалета.
Он оставил меня в живых, накормил, отдал свою куртку. И при этом не выпускает меня из клетки, чтобы справить нужду.
— Я не чувствую пальцев рук и ног, и у меня кровь под корсетом. Мне нужно встать, чтобы ослабить его. Пожалуйста.
К моему удивлению, он останавливает дилижанс и распахивает дверцу. Выхватывает у меня веревку, которую я вяжу из нижней юбки и которую не успела спрятать, и тянет меня вперед за ремни, которыми связаны запястья. Я вываливаюсь из дилижанса, опять чувствую укол корсета, куртка падает у меня с плеч. Малыш Роуза развязывает мне ноги, потом перебрасывает самодельную веревку через мои связанные запястья.
— Пошли, — говорит он и тянет за веревку.
Ноги противно ноют и почти не двигаются, но я рада даже этому ощущению, потому что мне пришлось сидеть и лежать больше суток. Утихла боль в боку — косточки корсета уже не впиваются в мое тело с такой силой; я верчу головой, рассматривая пустынные окрестности, и тут мое сердце подпрыгивает от радости.
Мерзлая колея, по которой мы едем, ведет в Прескотт.
Вот он, красавец-город — знакомые широкие улицы разбегаются от центральной площади. После того, как мы переехали в Юму, сосны на площади вырубили, и теперь там возвышается величественное здание суда в викторианском стиле. Отсюда видна его высокая крыша, голые ветви вязов по сторонам огражденного двора и жилые дома, лавки и конторы на соседних улицах.
Не знаю, какого черта Малыш ждет от столицы, кроме тюремной камеры или петли, но вид Прескотта пробуждает во мне надежду. Торжественное открытие дороги состоится сегодня, и, если только я попаду в город, все закончится хорошо. Там будут мама и мой кузен Пол. Учитывая обстоятельства, я буду рада даже встрече с дядей Джеральдом.