Я съезжаю с тропы и спешиваюсь. Медленно приближаюсь к дому. Меня не разносит на куски выстрелом, никто не бежит ко мне, когда я толкаю дверь носком сапога и та со скрипом открывается внутрь. Я достаю из-за пояса кольт Вон и ступаю за порог. На стене слева — вешалки для одежды, полки с книгами и фотоальбомами. Напротив — скромных размеров кухня, прямо впереди — две двери. За каждой из них — спальня, в той, что поменьше, на полу стоит наполовину законченная колыбель и валяются стружки. Во всем доме красивый сосновый пол, но очаг на кухне выглядит вдвое старше, чем стены. Угли в очаге еще теплые с утра. Я осматриваю шкафы и, боже праведный, нахожу хлеб, жадно кусаю его, вижу кувшин с водой и лихорадочно пью, а потом, закатав рукава, умываюсь в раковине.
Став почище и чувствуя себя не очень хорошо из-за того, что так жадно набросился на еду, я выглядываю из окна. Передо мной прекрасный вид на ручей и равнину. Новая железная дорога выглядит словно темный шрам, прорезанный к югу в направлении Прескотта.
Праздничная пальба прекратилась, и народ, похоже, разошелся по домам, потому что воцарилась почти полная тишина. Я прислушиваюсь и, кажется, улавливаю радостные крики, но, скорее всего, это всего лишь ветер.
Тишина здесь даже немного пугает. Я совсем недалеко от города, но чувствую себя в полном одиночестве.
Одиночество, свобода — разве не этого я хотел все время, пока гнал дилижанс из Викенберга? Но теперь они ощущаются как проклятье. Сейчас мне нужно держаться подальше от людей, потому что любой человек может представлять для меня угрозу — оказаться врагом или охотником за головами. Не знаю, смогу ли я верить хоть кому-то, по крайней мере в ближайшие несколько лет.
Я снова хочу стать Ризом Мерфи, хочу, чтобы меня называли настоящим именем, по праву принадлежащим мне, но судьба мне этого не сулит. Риз Мерфи и Малыш Роуза теперь — одно целое. Я так же злобен и безжалостен, как Лютер Роуз, только вдвое младше его. Таким меня сделал этот мир.
«Я говорил тебе, ты делаешь ошибку, сынок. Давай, возвращайся туда, где ты свой. Твоя лошадь ждет тебя».
— Черта с два, — бормочу я, отворачиваясь от окна, и вышагиваю по маленькой кухне несколько секунд или минут, может быть, даже часов.
Я потерял счет времени, стараясь придумать план, а очнулся, так и не решив, куда мне направляться, перед полкой с книгами. Их тут больше, чем я видел в одном месте за всю жизнь — несколько набитых полок. Я провожу пальцем по корешкам. «Маленькие женщины», «Приключения Гекльберри Финна», «Моби Дик», «Вокруг света за восемьдесят дней», «Гордость и предубеждение»…
Ряд заканчивается, и я вижу свадебную фотографию в простой деревянной рамке. Должно быть, хозяева этого участка. Мужчина обнимает женщину; на нем добротный костюм с галстуком и пара револьверов «Ремингтон» у бедра. И, хотя он здесь не на лошади, ошибиться невозможно. Это тот самый ковбой, что дал мне ту чертову монету. Тот незнакомец, которого я никак не мог показать Боссу. Три года в прериях, все эти богом забытые городки, и вот он здесь, в обычном фермерском доме, смотрит на меня со свадебного фото.
Скрипнула ступенька.
Я оборачиваюсь. В дверях стоит женщина с фотографии и целится мне в голову из винчестера. Ее темные глаза пристально смотрят на меня и вдруг вспыхивают: она меня узнала! Пес у ее ног, старый, с седой мордой, оскалился и рычит.
— Только моргни слишком быстро, — женщина поправляет прицел, — и я всажу тебе пулю между глаз.
Не знаю, слышала ли она о побеге «Всадников розы» из Викенберга или Вон сумела предупредить народ на празднике. Но я вижу: женщина с ружьем узнала меня, и, если я не хочу сейчас умереть, мне придется все-таки выстрелить. Может, я сумею попасть ей в ногу, ранить ее не слишком сильно, но мне нужно выиграть время для побега. Будет непросто выдернуть кольт из кобуры. Он у меня за поясом, а женщина уже целится в меня, приклад ее ружья уперт в плечо, а ствол направлен мне в грудь. И тут, как раз в тот момент, когда я всерьез намереваюсь выхватить кольт и попытать удачи, я замечаю, какой у нее большой выпуклый живот.
Черт побери, я не могу сделать это! Лучше умереть, чем выстрелить в беременную тетку.
— Таким, как ты, место в аду, — говорит она, с яростью глядя на меня.
— И ты меня туда отправишь? — Часть меня умоляет ее сделать это. Может, и лучше, чтобы все закончилось. Не нужно будет убегать. Закрыть глаза и не жить так больше.
— Что это такое, черт возьми? — она указывает подбородком на мое предплечье. Там красуется мой шрам, моя роза, только что отмытая от грязи и пота.