— Меняемся? — я кладу на стол пистолет, который подобрала на полу ее дома в Прескотте.
— Оставь себе. У меня есть пара кольтов, но и их я уже несколько месяцев не могу носить нормально.
Ей не застегнуть портупею на животе, а если и получится, пистолеты будут слишком низко, чтобы успеть выхватить их вовремя. Однако почти все это время Кэти не расставалась с ружьем. Во время поездки оно лежало рядом с ней на козлах. Вот и сейчас она не стала вешать его над дверью, а оставила рядом, прислонив к столу.
— Сколько еще ждать? — спрашиваю я, кивая на ее живот.
— По словам повитухи, около недели, надеюсь, ни днем дольше. Видит Господь, я жду не дождусь.
— Мама рассказывала, что расплакалась от радости, когда впервые после моего рождения взглянула вниз и увидела свои ноги.
Кэти шумно хохочет. Это самый грубый и неподобающий для леди смех, который я когда-либо слышала, но ее это ничуть не смущает. И мне хочется жить так же свободно, как она, не улыбаться, а громко хохотать, запрокинув голову.
— Что будешь делать, если твой муж не вернется до рождения ребенка?
— Что ты имеешь в виду?
— Здесь нет повитух.
— Женщинам часто случалось производить на свет детей прямо в фургонах, мчащихся по прерии. А я точно смогу сделать это в удобной кровати даже без посторонней помощи. — Ее уверенность вызывает симпатию. Я не хочу вспоминать истории, которые рассказывала мама, когда из-за осложнений погибали и мать и ребенок. — К тому же о чем мне беспокоиться? У меня теперь есть две лишние пары рук.
Я замираю.
— Но я не повитуха. Другое дело моя мать, и я кое-чему от нее научилась, но недостаточно, чтобы оказаться действительно полезной.
— Ты боишься крови?
— Не во время родов. Меня беспокоит, что могут возникнуть сложности и я не буду знать, как поступить в этом случае.
— Риз будет помогать тебе.
— Он тоже не знает. К тому же как ты можешь ему доверять?
— Я никому не доверяю кроме Джесси, по крайней мере, полностью.
— Тогда почему ты доверяешь ему хотя бы частично?
— Шарлотта, не бывает людей абсолютно плохих или хороших. Люди не так устроены. Послушай меня и поверь, Риз Мерфи такой же, как все.
Еще вчера ночью она заявляла, что бандит Роуза — это бандит Роуза и что мне следует сдать его властям после того, как он как следует припугнет дядю. Как может в человеке, по которому плачет тюрьма, сочетаться и плохое, и хорошее? Должно быть, я выгляжу озадаченной, потому что Кэти добавляет:
— В начале этой неделе он сбежал из банды. Он только вчера застрелил двоих бывших товарищей.
Я чувствую раздражение из-за того, что она его защищает.
— А предыдущие три года чем он занимался? Где же были его принципы?
— Можешь спросить у меня, — раздается в дверях голос Малыша.
Не знаю, как он появился так бесшумно, но он все слышал.
— Давай, спрашивай.
Я возвращаюсь к работе. Внимательно глядя на нож, режу картофелину пополам, затем еще пополам.
— Да, я так и думал, — произносит Малыш и идет к мойке, чтобы умыться.
Еще до того, как Кэти завела речь о ночлеге, я говорю, что буду спать в комнате с ней.
— Я с ним вдвоем не останусь, — заявляю я, словно Малыша нет с нами, хотя он сидит по другую сторону стола. Сытый, лицо и руки чисто вымыты, он выглядит как вполне приличный человек. Шляпа, завязанная на шее, висит на спине. Если смотреть выше подбородка — губы в трещинах, загорелый нос в веснушках, светлые волосы завиваются за ушами — трудно узнать в нем того парня с поезда. Но на нем все та же грязная голубая рубашка и куртка, которой я укрывалась ночью в дилижансе.
— Спасибо за обед. Я бы, пожалуй, вздремнул чуток. — Встав из-за стола, он оставляет на нем нож и револьвер.
Когда за Малышом закрывается дверь во вторую спальню, я говорю Кэти:
— Надо запереть его там на ночь.
— Если бы он хотел убить нас, он бы уже сделал это. К тому же он оставил оружие. — Она отправляет картофелину в рот и указывает вилкой на пистолет.
— Но это не значит… А что, если…
— Боже правый, Шарлотта, я же сказала, что не считаю его закоренелым злодеем, но, если окажется, что он лжет, я сама всажу ему пулю между глаз.
Глава двадцать пятая
Риз