— Так ты хочешь научиться или нет?
— Хочу.
— Хорошо. Тогда пойдем.
— Приклад должен плотно упираться в плечо вот так. — Я показываю пальцем на ямку под ключицей. — Отдача будет гораздо больней, если не прижать приклад изо всех сил. Не нужно низко опускать ствол. Помнишь, что я говорил? Конец ствола должен быть на уровне глаз. Стреляет не ружье, а ты — из него.
Она кивает и повторяет попытку еще раз.
Мы занимаемся этим уже полчаса. Вон поднимает приклад к плечу и ствол на линию глаз, потом опускает. Снова и снова она упражняется с разряженным винчестером, но получается все так же неестественно. Мы можем пробыть здесь весь день. Она слишком старательно все обдумывает, вместо того чтобы позволить своему телу выучить движение и просто-просто выполнить его.
— Ты слишком много думаешь.
— Как же еще мне это делать? — говорит она обиженно. — Так много этапов.
— Нужно довериться себе немного. Поверить собственным рукам.
Вон опускает винчестер и сердито смотрит на меня. Тот метод, которым Босс учил меня точнее целиться, сейчас не работает.
— Когда ты пишешь, — я стараюсь найти понятный для нее пример, — ты сидишь и корпишь над каждым словом?
— Иногда, — признает она.
— И помогает?
— Нет, обычно нет. Иногда мне нужно двадцать минут, чтобы написать одно предложение, и оно даже не будет удачным. Но иногда я себе разрешаю делать ошибки. Я просто пишу и пишу, а деталями занимаюсь потом.
— Взгляни на это так же. Когда ты концентрируешь свое внимание на отдельных этапах, в итоге ничего не получается. Но если ты просто доверишься своим рукам, то сделаешь все правильно.
— Это худшая аналогия, что я слышала. Между письмом и стрельбой ничего общего.
Я указываю на ведро, которое поставил в нескольких шагах и которое служит мишенью.
— Просто прицелься. И ради бога, не думай так долго.
— Я стараюсь.
— Лучше старайся.
— Но для этого нужно думать.
Я поднимаю руки.
— Боже правый, сдаюсь!
Ее губы складываются в… черт возьми, в улыбку. Я не видел у нее такого выражения лица с тех пор, как она указала на нас в салуне в Викенберге, и в результате я оказался у дерева наказаний. Но то была улыбка мести. Эта — другая, легкая и чистая. Она заставляет ее лицо светиться.
Я вдруг понимаю, что до сих пор толком не разглядел эту девушку, и теперь от этого взгляда у меня словно что-то сжимается внутри.
За нашей спиной раздается скрип, и с крыльца вперевалку сходит Кэти, придерживая рукой живот.
— С этого момента учитель — я.
— Просто помни, о чем я тебе говорил, — бросаю напоследок я Вон. — Я не такой плохой учитель и знаю, что имеет значение.
— Джесси хочет с тобой побеседовать, — сообщает мне Кэти. — В доме.
Вот оно. Человек, который всерьез намеревался меня застрелить, хочет со мной поговорить один на один.
Кэти переключается на Вон и начинает урок.
— Все у тебя в голове. Тебе нужно быть быстрее всех. Лучшей из лучших. Самой-самой.
Что за чушь. Наоборот, надо перестать думать и освободиться от напряжения. Боже, помоги нам, если случится беда и только Вон услышит ее приближение.
Джесси Колтон стоит в проеме двери в спальню в расслабленной позе. Руки у него сложены на груди, ноги скрещены, он излучает уверенность.
По моему опыту, есть два типа мужчин, которым свойственна такая поза. Это задиры, привыкшие блефовать, и люди, которые честно заработали свои шрамы в бою и не раз смотрели смерти в глаза, но сумели, ухмыляясь, ускользнуть из ее лап.
Кажется, Джесси из числа последних.
— Кэти говорит, ты помог ей в переделке. Я должен сказать тебе спасибо, — он протягивает руку.
Я не куплюсь на это. Я слышал, как он час назад упрекал Кэти, что та не пристрелила меня, а теперь излучает дружелюбие? Я ему не верю, но понимаю, что чем дольше просто стою и не пожимаю его руки, тем более подозрительно выгляжу.
Я протягиваю руку.
Его пожатие уверенное и цепкое, он скорее сжимает, чем трясет мою руку, затем подтягивает меня ближе и другой рукой поднимает рукав моей рубахи, открывая розовый шрам. Он разглядывает его, и губы его сжимаются плотней.
— Это ты убил ту семью?
— Нет.
— Почему?
— Почему? — эхом откликаюсь я, — Ас чего бы мне это делать? Мне или еще кому-то? Ллойды были хорошими людьми. Я на них работал и жил с ними под одной крышей. Никто не заслужил того, что с ними случилось.