— Я верю в Бога, но не особенно религиозна, так что нет. Просто… мы все — всего лишь люди, Риз. Люди — они в основном хорошие, но и бывают и жадными, эгоистичными, озабоченными собственной выгодой. Наши мотивы не всегда добродетельны, особенно поначалу, но они могут измениться, если дать им время.
Я выдыхаю, качаю головой.
— У нас с Вон ничего общего. Мы с ней цапаемся с того дня, как встретились, вряд ли это изменится в лучшую сторону.
— Точь-в-точь как мы с Джесси десять лет назад, а посмотри на нас сейчас. — Она хватается за скамью для седел и неловко поднимается. — Да, постарайся называть Вон по имени. Это важно. Знаю по собственному опыту.
— Я не поэт, и все эти туманные разговоры не для моего простого ума.
Она смеется:
— Знаешь, я терпеть не могла поэзию, считала высокопарной чушью, но с годами начала что-то понимать в ней. Правда удивительно, насколько человек может измениться?
Она ковыляет в сторону дома, придерживая руками спину. Я заканчиваю с лошадьми, бормоча себе под нос, а в голове эхом звучат слова Кэти: «Человек может измениться».
И тут я понимаю, почему начал смотреть на Вон — на Шарлотту — иначе. Она не называет меня Малышом Роуза, а обращается ко мне по имени.
Мы начали разговаривать — по-настоящему — о прошлом и будущем, о пути, по которому мы оба идем сейчас. Она спорила со мной, я спорил с ней, и, может быть, это шло на пользу нам обоим.
Думаю, она в чем-то права. Это история про всех нас.
Вдруг я понимаю, что сейчас больше всего хочу, чтобы Шарлотта вернулась. Ведь если она не сыграет свою роль здесь, у нее будет только ее собственная история.
Глава тридцать восьмая
Шарлотта
Они поженились вчера после полудня, церемония была быстрой, за окнами сыпал снег. Мама рассказывает мне об этом по пути в дом. Единственная причина, по которой она еще жива, что бракосочетание состоялось совсем недавно. Если бы ее не стало в первый вечер после свадьбы, это выглядело бы подозрительно. Я с трудом выношу ее взгляд. Я понимаю, что ей пришлось пережить прошлой ночью, и вина бьет меня наотмашь, словно молоток, вбивающий гвозди в шпалу.
До этого могло не дойти. Если бы я вернулась раньше, если бы не ездила в Бангартс, а направилась прямиком в Прескотт… Но теперь дядя — наследник состояния и, несомненно, избавится от мамы при первом удобном случае, или от нас обеих, если получится. Мой план больше не кажется мне таким удачным.
Я сжимаю подлокотники кресла, в которое усадил меня дядя. Снаружи мама колотит в запертую дверь кабинета. Дядя Джеральд кладет пистолет на стол красного дерева и разворачивает его дулом ко мне. Мое сердце чуть не выскакивает из груди.
Дядя, опираясь на стол, наклоняется вперед, возвышаясь надо мной. Он хочет меня напугать.
К несчастью, ему это удается.
— Где ты была?
— В отъезде.
— Это не ответ.
Я смотрю прямо перед собой, словно бы сквозь него. И не хочу поднимать на него глаза, чтобы не показать свой страх.
Он выбрасывает вперед руку, сметая со стола бумаги и книги. Бутылка с чернилами падает и разбивается, и на ковре расплываются черные пятна.
— Где, черт возьми, ты была? — вопит он.
— Сейчас вас должно заботить другое, — медленно говорю я, — то, где вы сами будете завтра.
Он обогнул стол рывком, словно перемахнул через него. Теперь его пальцы сжимают мой подбородок, теперь я вынуждена посмотреть на него.
— Не вздумай угрожать мне, Шарлотта. Я всегда говорил твоему отцу, что он не держал тебя как следует в узде. Стоит женщине дать волю, и ей в голову приходят странные идеи, она становится неуправляемой и никчемной, как необъезженная лошадь.
Он рывком поворачивает мою голову в сторону и складывает руки на груди.
— Ты убежала для того, чтобы потом вернуться? Зачем?
— Вы наверняка заметили, что в ваших конторских книгах чего-то не хватает. — Он замирает. В его глазах мелькнул страх. Нет, он ничего не заметил. — Я взяла с собой несколько страниц.
Он начинает рыться в куче сброшенных на пол бумаг, находит книги, просматривает. И натыкается на вырванные страницы годичной давности.
— Где эти листы?
— У мистера Мэриона.
Дядя взвивается:
— Что?!
— Занимательный рассказ получится, правда? Местный предприниматель мошенничает, скрывает доходы и прикарманивает прибыль. Узнав об этом, рабочие с прииска возьмутся за оружие. И все люди, с которыми вам приходилось вести дела, зададутся вопросом, не обсчитывали ли вы их. Очевидно, ваше слово с этих пор будет значить в Прескотте гораздо меньше.