— Я правильно сказал: экскаваторщик из тебя выйдет ловкий, — с удивлением в голосе проговорил Григорий, все еще находясь под впечатлением увиденного. — И даже я получился. Смешно!
Генка молчаливо и гордо улыбался. Как-никак похвалил его сам Перевезенцев! «Ла-ла-ола-ла», — возбужденно пропел он под веселый смех остальных.
Утром Илья отпросился у Першиной, вскочил на подножку попутного самосвала и поехал в управление, где помещался комитет комсомола. Надо было встать на учет.
На площадке, заваленной штабелями железобетонных балок и колонн, он заметил Олю. Молотком на длинной ручке она выстукивала только что вынутые из пропарочных камер балконные плиты — совсем как мастер паровозной бригады делает проверку перед отправлением локомотива.
Илья спрыгнул с подножки, подбежал к ней.
— О, Илюша! — радостно встретила его Оля. — Ты ко мне? А что вчера не приходил? Дедушка говорит: подождем, должен подойти. Я ждала, а ты так и не пришел…
Мы с Генкой в поселке были, у Перевезенцева в гостях. А чего это ты делаешь? — показал на молоток, не понимая, зачем он ей нужен.
— Проверяю, трещинок нет ли. Знаешь, меня учат на контрольного мастера. Я так рада. Только ругаться часто приходится. Вон, смотри, сидят, — указала молотком на бригаду бетонщиков, которые неторопливо курили и разговаривали. — С ними больше всего. — И стала объяснять, явно гордясь уже усвоенными знаниями: — Каждая балка, или плита, должна быть одинаковой длины, а они всегда стараются сделать подлиннее — из большой маленькая выйдет, а маленькую, дескать, не растянешь — явный брак. И гонят. А прорабы отказываются брать изделия, им давай по стандарту. Да и бетона сколько лишнего идет. А бетонный завод и так с перебоями работает. Вообще-то, посмотрела я — неразберихи тут полно: то арматуры нет, то бетона. И никому ни до чего, свыклись. Да и бетонщики свою линию держат: что потяжелей да пообъемней, то и делают. Им же выработка с кубометра засчитывается. Вот и нагнали балок да колонн целые штабеля, на весь завод хватит, да еще на следующий останется. А мелких деталей, лестничных маршей особенно, не хватает. На днях прискакал тут один, говорят, из комитета комсомола. «Привет! Привет! Как работается?» — спрашивает бригадира Васильева. «Плохо», — отвечает тот. «Что же это вы, братцы? Надо постараться. Бодрости в вас мало, бодрости». Попытались ему объяснить, что и как, — не дослушал, убежал: некогда, другие участки надо навестить. Помог, называется…
— Точно, Трофимов, секретарь комитета, — догадался Илья, вспомнив, как он приезжал к Перевезенцеву. — Пошуметь умеет.
Подошла машина, груженная арматурой, развернулась и встала.
— Васильев! — крикнула Оля.
Поднялся рослый парень в ватнике и рукавицах, в кепке козырьком назад.
— Сейчас, мое золотце, сейчас. Одна минута, и все будет готово. Поднимайтесь! — приказал бетонщикам.
И в самом деле, в один миг машина была разгружена. Рабочие стали готовить камеры для заливки бетоном.
— Слушаются тебя, — улыбнулся Илья.
В комитете комсомола напротив Трофимова сидел Кобяков. Секретарь сухо поздоровался с Ильей и указал на стул.
— На ловца и зверь бежит. Садись, будем разбираться.
Кобяков как-то нервно передернулся, сказал:
— Еще раз прошу: не делайте трагедии из того, что произошло. Все проще.
— Проще! — встрепенулся Трофимов, осмотрел колюче из-под очков того и другого. — Не согласен. Мы организуем дружины по борьбе с нарушениями, а два комсомольца на виду у всех драки устраивают. Ваше дело я на комитет вынесу, и не просите. Распустились, стыдно подумать. Один рукоприкладством занимается, другой лезет на экскаватор и выдает себя за машиниста. В постройкоме на смех подняли. Опровержение пришлось писать. А все перепутал оператор, дурной какой-то. Из райкома звонок — уже откуда-то узнали. Что, я за вас отдуваться буду?
— Зачем, — сказал Илья. — Не надо только заводить дутые персональные дела. Кобяков правильно сказал: все проще. Мы с ним сами разберемся. Никакой драки и не было. А если что против Забелина имеете — тоже напрасно, парень давно просится в ученики к Перевезенцеву, и Григорий Иванович не против, а его держат в бригаде. Он уже вам говорил, что хочет на курсы. Лучше бы в самом деле разобрались, почему не открывают курсы.
— Слушай, Коровин, — рассердился Трофимов. — О тебе речь идет или обе мне? Рановато тебе учить меня. И можешь успокоиться: персональное дело будет. Собрание еще проведем — всем покажем истинное лицо ваше.