Было в этих двух рисунках что-то смешное, но Галя не поняла смысла. Кобяков, стоявший позади нее, охотно объяснил:
— Все просто. Пока студент на папином довольствии — ни в чем нужды не знает, а когда начал работать — стыдно папочке слать переводы бедняге инженеру.
Галя пожала плечами, но подробнее расспрашивать не стала.
Гога уже включил радиолу, и в уши ударило нечто дикое: какой-то вой и мяуканье сквозь оглушительный треск барабанов.
— Прошу! — пропел Гога, вихляя перед крашеной худосочной девицей.
Она состроила гримасу, остолбенело раскрыла глаза и шагнула ему навстречу. Гога обхватил ее и затоптался на месте.
То, что Галя увидела потом, никак не поддавалось воображению. Девицы с распущенными волосами, с ужимками обезьянок крутились в танце, если только это можно было назвать танцем. Они сходились лицом к лицу со своими партнерами и затем как ужаленные отскакивали назад.
Музыка все убыстрялась, и все быстрее носились пары.
Виталий тоже подтопывал в такт этому вою. Вдруг танцующие прямо на ходу начали стаскивать с себя одежду, оставаясь полуголыми. Галя смотрела на них во все глаза, не понимая, что происходит. Что-то удерживало Виталия присоединиться к ним, но Галя видела — не сейчас, так минутой позже он это сделает. И, боясь этой минуты, она сказала:
— Зачем ты привел меня? Это же мерзко, пошло!
— Что? — не сразу понял он. — Что ты, милая! Это жизнь. Так веселится настоящая молодежь.
«Милая. Как гадко он сказал», — поразилась Галя.
Виталий снова забыл о ней, продолжал притопывать, жадным взглядом пожирая танцующих.
Галя вскочила и бросилась к двери, надеясь, что он пойдет за ней. Надевая пальто, она еще раз посмотрела на беснующихся, почти ненормальных парней и девиц. В их ужимках было что-то омерзительное.
В подъезде Галя столкнулась с женщиной, прислушивавшейся к какофонии звуков, которые неслись из квартиры Соловьевых. Женщина видела, что Галя вышла оттуда, и когда девушка, закрыв лицо и шатаясь, прошла мимо, она сказала без укора, просто и холодно:
— Такая молодая, и вот ведь…
Галя поняла, что ее приняли за пьяную. Не отрывая рук от лица, она бежала и бежала под дождем, пока не очутилась перед своим домом.
Дома она сразу прошла в ванну и с остервенением стала натирать мочалкой тело. У Гали было такое ощущение, что вся грязь сегодняшнего вечера прилипла к ней.
Илью ждал Андрейка. Мальчик сидел уже около часа, обо всем переговорил с Екатериной Дмитриевной.
— Учусь в пятом классе, — сказал потом он и повторил чьи-то слова: — Страшно трудно учиться в пятом. Вы не учились?
— Я когда-то училась, — вздохнула Екатерина Дмитриевна.
Андрейка сказал, что он тоже, как и Илья, будет кончать десятилетку, а после поступит работать. Ему бы, правда, хотелось стать летчиком. Но это он сделает когда-нибудь после.
За разговором и застал их Илья, когда вернулся из больницы.
— Я к тебе по делу, — сказал Андрейка и покосился на Екатерину Дмитриевну.
— У вас мужской секрет, — понимающе сказала она, пряча улыбку, и ушла на кухню.
— Я к тебе вот зачем, — тихо сказал Андрейка. — Галька весь день валяется на кровати и ревет. Мама с ног сбилась, даже врача вызывать хотела. Галька и того типа выгнала. Он пришел утром, топчется у порога, а она выгнала, говорит маме: «Глаза бы на него не глядели». И опять ревет.
— Ну и что? — спросил Илья.
— Ничего, — сказал Андрейка. — Просто она просила, чтобы ты заглянул к нам.
Илья, не отвечая, прошел мимо мальчика в коридор, стал раздеваться. Мать стояла в дверях кухни — все слышала.
— Ты все же сходи, — мягко посоветовала она. — Верно, что-то случилось. По пустякам не плачут.
Вспомнились слова Оли: «Смешной дуралей! Не любит она тебя. Всем ясно, тебе одному не ясно… Ох, как я тебя любить буду!»
— Не совсем хочется идти к ней, — раздраженно сказал Илья.
Он вернулся в комнату. Андрейка чинно сидел на стуле, живые, любопытствующие глазенки впились тревожно: пойдем!
— Ладно, — сказал Илья, — схожу ненадолго.
Мальчик обрадованно вскочил.
— Змея сегодня запустим, ага? Все сделано, вот мочалы не хватило на хвост, кувыркается…
Все та же липа у дома, но уже оголившаяся. Дупла, заколоченные поржавевшим листовым железом. И только с одной стороны свежая заплата. «Заделали мою прореху! — удивился Илья, посмотрел на тяжелый огрубевший кулак, усмехнулся. — Кто-то позаботился».
— Ты иди к ней, — сказал Андрейка. — Я пока хвост приделаю. Выше дома полетит.