— Вылитый отец, — сказала Тайка. — Что нос, что глаза.
Ей было приятно, что он смотрел на сына, о чем-то думал. Показалось, что Роман сейчас опять такой же, как два года назад: сильный, ласковый. Два года, несмотря ни на что, представляла она его таким.
— Их, маленьких, никогда не разберешь, — запоздало ответил Роман. — Сначала вроде и на отца, а потом весь в мать.
— Посмотри получше, — сердито начала она и не договорила. Взгляд ее остановился на шестке. Там от жары медленно оплывал леденцовый петух, так неосторожно оставленный ею. Тайка подошла к печке и незаметно от Романа переложила остаток леденца в блюдце. Но потом и этого показалось мало: поставила блюдце на подоконник, боясь, как бы к утру, когда проснется Егорка, от леденца не осталась одна лучинка и лужица сладкой подкрашенной воды. Растай он — и уже ничто не напомнит о приходе Романа.
— Выбрось, — сказал Роман. — Как-нибудь занесу в другой раз.
Тайка пристально посмотрела ему в глаза: «Эх, Роман, опять ты ничего не понял!»
— В другой раз я тебя не пущу, — глухо сказала она, и опять ей захотелось плакать, не за себя — за сына, к которому Роман остался равнодушен.
— Не поймешь вас, баб. То бегаешь, как собачонка, теперь — не пущу. Да я, может, и сам не приду, мне теперь никак нельзя…
— Женишься, что ли, больно часто повторяешь?
— Это еще не решено… Может, еще и с тобой все налажу, может, еще у нас все по-хорошему получится. Как ты на это?
— Нет, Роман, не получится у нас с тобой, — грустно сказала Тайка.
Она прислушалась. Около дома скрипнула колесами повозка. Распахнулась дверь и ввалился злой Федор, в уже потемневшей от дождя брезентовой куртке, в картузе, с которого стекали ручейки. Он неторопливо отряхнул картуз, потом оглядел обоих, дольше остановился на Романе, на его мокром полупальто, грязных сапогах, и шумно вздохнул:
— Поехали, что ли, — хрипло сказал он.
Роман поднялся. Стала одеваться и Тайка.
— Оставь, — мягко задержал ее Федор. — Я сам…
Он вышел первым, Роман за ним. Тайка прильнула к окну. Она видела, как они уселись и Федор хлестнул лошадь кнутом.
Потом она опустилась на лавку, где только что сидел Роман, склонила голову на скрещенные руки и стала думать о том времени, когда еще жива была мать, когда жилось так хорошо и она много смеялась… Сейчас они, наверно, подъезжают к лесу, дальше пойдет болотина километров на пять, до самой деревни, где живет Роман. Подумать только, в Петровки они бегали туда! И ничего! Да и то сказать, девчонками были… Проберется ли Федор по такой грязи?
Лошадь шла тихо, осторожно ступая в раскисшую грязь. По бокам высились черные ели и плотный кустарник, гибкие ветки которого клонились к дороге. Дождь все сыпал и сыпал. Иногда лошадь задевала за ветки, и тогда их окачивало, как из ушата. Федор ежился и зевал, с Романом он не сказал и слова. А тот, закутавшись с головой своим полупальто, пробовал понять, почему нынче Тайка разговаривала с ним не как обычно и грозилась не пустить в следующий раз. Перемена в ней смутно тревожила его, тревожила тем, что он не мог разобраться, что с нею случилось.
Когда стали выбираться из болотины, Федор остановил лошадь.
— Самую грязь провез. Выходи.
— Что, уж до конца не можешь? — недовольно поморщился Роман. — Осталось ничего.
— Вот «ничего» и пройдешь.
Роман неловко спрыгнул, и сейчас же ноги поехали, он чуть не упал.
— Ну, спасибо и на том, — с обидой сказал он, понимая, что настаивать бесполезно: Федор сильно не в духе.
— Вот еще что, — сказал ему Федор, и в голосе его Роман услышал угрозу. — Не появляйся больше у Таисии. Нашкодил — пес с тобой, но не дразни.
— А ты что со мной так разговариваешь? — огрызнулся Роман. — Муж ейный?
— Больше, чем муж… Увижу у деревни — вот этими руками задушу.
Роман не столько видел, сколько ощутил тяжесть вытянутых рук.
— Где же мне ходить? — сказал он.
— А где хочешь, — беспечно отозвался Федор. — Если тебе наша местность неизвестна, присоветую: мимо лесного пруда ходи. По тропке оно и суше.
— Эк, присоветовал! — с неловкой усмешкой сказал Роман. — Что это я лишний крюк буду делать?
— Торговаться с тобой не намерен, — объявил Федор, — а что сказал, обдумывай сам…
В деревне не было ни огонька. Поставив лошадь, Федор прошел до Тайкиного дома. В доме было тихо, и только капли, падавшие с крыши, звонко шлепали по большому плоскому камню, лежавшему у завалинки.
Чужой