На мне. Если я останусь здесь еще хоть на секунду…
— Я не задержусь, — обещаю я, высвобождая свои пальцы из ее и направляюсь в коридор.
Суматоха и ропот сопровождают меня, пока я иду к ванной, и когда я дохожу до двери, я сталкиваюсь с группой женщин, сосредоточивших все свое внимание на мне.
Я поворачиваюсь назад, не желая доставлять им удовольствие видеть, как я прячусь. Держа плечи напряженными, я пробираюсь к столу, хотя голод — последнее чувство, которое меня мучило. Я беру тарелку и иду по длинной поверхности из красного дерева, как можно дольше анализируя каждый из предложенных вариантов, как будто мне действительно не все равно. Какое-то движение в мою сторону, и я поворачиваю лицо, чтобы посмотреть, даже не задумываясь об этом.
Мой отец стоит спиной ко мне и разговаривает с незнакомым мне мужчиной. Человеком, которого я не знаю, никогда не встречала. Судя по его внешности и возрасту, он должен быть другом Марсело. Обычно я не интересуюсь делами отца, но выражение его лица, когда он разговаривает с незнакомцем, заставляет мой желудок вздрагивать. Мой отец обычно не показывает свои эмоции так явно, и это видно по его лицу, и все видят, как он зол.
Я обостряю слух, пытаясь расслышать, о чем они говорят. Это не совсем помогает, и я продолжаю обходить стол, пока не подхожу к ним достаточно близко, чтобы их услышать.
— Быстрый брак, вот решение, мой друг. Я уверяю тебя. — Говорит незнакомец моему отцу, и тот негромко ругается.
Мороженое в желудке растекается по коже.
Они обо мне. Это я, та о которой они говорят.
— Если ты хочешь уберечь свою дочь от шрамов, я могу снять с тебя эту проблему.
Отец горько усмехается.
— Создание этой проблемы стоило больших денег, а я не люблю убытки.
Глухая боль, которую вызвали эти слова в моей груди, совершенно необоснованна. Их смысл не то, чтобы было чем-то новым для меня. Я всегда это знала.
Я опускаю голову и облизываю губы. В моих глупых подростковых мечтах, когда я не заканчивала великий университет и не становилась президентом Италии, я выходила замуж за мужчину, который был бы хорошим отцом для моих детей. Глупая фантазия.
— Я могу заплатить, — отвечает незнакомец, и вдруг запах еды на столе передо мной становится слишком сильным для меня.
Мне хочется блевать.
Я бросаю пустую тарелку на груду чистой посуды и практически бегу в ванную. Остаться и дослушать разговор, все равно ничего не изменит в моей жизни.
В любом случае. Пока я стою на коленях перед унитазом и выкладываю то немногое, что съела сегодня, невозможно не думать о том, что, возможно, просить, чтобы все закончилось как можно скорее, было неправильным шагом.
12
ТИЦИАННО КАТАНЕО
Я стучу кулаком по столу в постоянном движении, ритм которого совпадает с настойчивым пульсированием в ушах. Разложенные передо мной фотографии — лишь еще один стимул для шума, который никак не удается заглушить. Надеюсь, в каком бы гнилом уголке ада ни нашла покой душа Марсело Гандулине, она благодарна ангелу-мстителю, который решил, что заставить Витторио Катанео влюбиться будет забавной шуткой. Ведь если бы не это, если бы не кровавый медовый месяц, заставивший меня вжиться в чужую роль, бывший жених Рафаэлы никогда бы не удостоился милости такой нежной смерти. Но, к моему несчастью, мне пришлось делегировать эту работу, так что все, что я могу сделать, это справиться с разочарованием, наблюдая в бесконечном цикле, в своей собственной голове, все, что я не сделал с Марсело, пока мой разум не решит, что достаточно меня помучил, и не позволит мне снова рассуждать здраво.
Я беру в руки одну из фотографий, и при взгляде на нее у меня в горле застревает хрип. Страх на лице Рафаэлы подогревает мою ненависть к Марсело за то, что он не смог закончить жизнь так, как заслуживал.
Засунутого в задницу метала было недостаточно.
Этот сукин сын заслуживал того, чтобы его плоть была содрана с костей, переплавлена и использована в качестве корма для свиней за то, что посмел приложить свой грязный рот к тому, что принадлежит мне, за то, что имел наглость изобразить на лице Рафаэлы выражение отвращения и отчаяния.
Я потираю большим и средним пальцами виски, чувствуя, как пульсация в них усиливается, и словно в качестве неожиданной мести мое тело хочет заставить меня почувствовать все то, что чувствовала Рафаэла. От отвращения у меня сводит желудок и горчит во рту. И еще одним резким ударом воспоминание о том, как Чезаре сравнил Рафаэлу с собакой, завладевает моими мыслями. Я с силой ударяю кулаком по столу, прекращая прежнюю ритмичную поступь.