Каждый сантиметр ее я беру и отдаю с одинаковым нетерпением. Я провожу зубами по ее подбородку, царапая кожу и облизывая горло, посасывая небольшой проблеск на ключице, прежде чем вернуться к ее губам и прошептать в них.
— Ты передумала, принцесса? Устала мучить нас обоих?
Я посасываю ее нижнюю губу, чтобы отсрочить обычную реакцию, но она не наступает. Рафаэла открывает глаза и молча смотрит на меня, колеблясь. Голубой цвет ее глаз почти полностью поглощен, зрачки расширены, желтоватый кружок в их центре исчез.
— Может быть, и так, — тихо говорит она.
Несколько минут она вдыхает теплый, задыхающийся воздух за теплым, задыхающимся дыханием.
— Ах, куколка! — Я издаю хриплый смешок, убираю руки с ее тела и прижимаюсь губами к ее уху. — Я буду считать до трех, — шепчу я, — и когда я закончу, меня будет уже не остановить. — Дыхание Рафаэлы становится еще более опасным при этом предупреждении. — Один. — Я провожу кончиком носа по изгибу ее уха, присасываюсь к мочке и дую. — Два. — Я покусываю линию ее челюсти, пока не добираюсь до подбородка и не облизываю ее губы.
Я снова целую ее, поглощая ее рот, пока она не начинает умолять, прижимаясь к моей шее, чтобы я мог вдохнуть воздух, и только тогда я отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в лицо.
Она с трудом сглатывает, с тоской моргает, и когда мой рот открывается, чтобы сказать три, Рафаэла разворачивается и уходит.
18
РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО
— Ты здесь или зависла? — Спрашиваю я, когда изображение Габриэллы слишком долго остается неподвижным.
Она закрывает рот, качая головой вверх-вниз. Моя подруга заправляет волосы за уши и кладет руки на столешницу, на которой лежит ее мобильный телефон. Ее кожа стала еще более загорелой, чем прежде, а в глазах появился почти ослепительный блеск. Она счастлива. Или, по крайней мере, была счастлива до этого телефонного звонка.
— Да, — подтверждает она, моргая с потерянным выражением лица.
— Значит, ты уедешь и даже не знаешь куда?
— Думаю, я узнаю сегодня. Моей маме удалось сделать вид, что я заболела, чтобы я пропустила свой собственный ужин по случаю помолвки на прошлой неделе, и ей удалось поддерживать этот фарс достаточно долго, чтобы мой дорогой жених до сих пор не пришел встретиться со мной лично, и у нас не было возможности поговорить.
Габриэлла качает головой вверх-вниз, как те маленькие фарфоровые фигурки на приборной панели автомобиля.
— Ты не хочешь с ним встретиться? — Тихо спрашивает она, заметив мое явное отсутствие энтузиазма.
— А что это изменит? — Я пожимаю плечами. — Если бы у меня была возможность, я бы предпочла насладиться последними днями в одиночестве, насколько это возможно.
— У Луиджии, должно быть, случится срыв из-за потери сразу двух сотрудников.
Я фыркаю.
— От потери меня ей станет лучше. Меня все равно заставляли работать. Пропуски работы поставили бы под угрозу план, который, как клянется моя мать, я реализую. Михаэль не является частью Саграды, он не знает, что происходит внутри столовой. Продолжать лгать было легко, пока отец не устал от маминых уловок и не дал понять, что не станет откладывать свадьбу. По его словам, мне не нужно быть здоровой, я просто должна уметь сказать да, а если я не могу сделать даже этого, то достаточно будет утвердительно кивнуть головой.
— Это ужасно! — Воскликнула она шепотом, несколько раз моргнув глазами.
— Видимо, у моего жениха запланирована очень важная поездка, и он не хочет менять ни одной строчки в уже составленных планах, — говорю я и разражаюсь недоверчивым смехом.
— Ах, Святая Санта! — Удивленно восклицает Габи. Я действительно не понимаю, как она могла влюбиться в Дона и при этом удивляться лжи и манипуляциям. Кажется, эти две вещи невозможно совместить. — Но что, если бы ты действительно была больна? Если бы ты не могла отправиться в путешествие?
— Хочешь узнать, что говорят по радио в коридоре дома?
— Хочу ли я? — В ответ он озабоченно хмурится. Я прищелкиваю языком.
— По словам людей, знающих его, он не собирается менять ни одного из своих планов. Даже эскорт, который он нанял для поездки, которую Михаэль наметил несмотря на то, что нашел себе жену по дороге.