Я подмигиваю Рафаэле, и ярость проступает на ее лице так же быстро, как поднимается ее рука, взрываясь пощечиной по моему лицу, от которой у меня сворачивается шея.
Я ненадолго закрываю глаза и нарочито медленным шагом прижимаюсь грудью к груди Рафаэлы, одновременно притягивая ее снова. Она не вздрагивает и не пугается, когда мой живот взъерошивает объемные юбки ее свадебного платья.
Рафаэла остается непоколебимой, стоит на том же месте, лицом ко мне. Ее дыхание становится еще более поверхностным, но гнев в ее глазах ни на сантиметр не уступает другим чувствам.
Жжение, распространяющееся по моей щеке, грозит сделать меня твердым, пока я стою лицом к лицу с первой женщиной, которой за всю мою жизнь хватило смелости поднять на меня руку.
Я сближаю наши лица, пока мы не начинаем дышать одним воздухом, глотая выдохи друг друга, наши взгляды ведут молчаливую борьбу, а кончики носов соприкасаются.
Что еще у тебя есть для меня, куколка? На какое насилие способна эта крошка, которая теперь служит мне женой? Я бы хотел посмотреть.
Я медленно и угрожающе двигаю головой, улыбка, которая заставляла взрослых мужчин обделаться, все еще висит на моих губах, ни на секунду не дрогнув перед Рафаэлой.
— Ты лишил меня единственного выбора, который у меня был, — обвиняет она сквозь зубы. Все ее тело трясется от ненависти, глаза красные, каждый мускул напряжен. — Меня уже преследовали, унижали, продавали тому, кто больше заплатит, а потом тому, кто больше заплатил, но дальше дна не уйдешь. С двумя мертвыми женихами и одним, бросившим меня у алтаря, отцу было бы дет очень трудно снять для меня следующую комнату. Может быть, я наконец-то смогла бы стать свободной, а ты, со своим высокомерием и глупостью, лишил меня этого!
Я непроизвольно смеюсь. Мы оба знаем, что ее отец свел бы ее с очередным женихом, даже если бы этот негодяй не предложил за нее больше доллара. Кармо была в отчаянии.
Но чтобы она имела наглость обвинять в этом меня… Какая дерзкая штучка моя жена.
— Свободна? — Спросил я, прижимаясь к ее губам.
— Если ты хотел жениться на мне, — она полностью игнорирует мой вопрос, продолжая атаковать, — почему ты не сделал этого раньше? Почему не до того, как другой мужчина решил, что у него есть право прикасаться ко мне, потому что он надел мне на палец кольцо? Или до того, как он стал решать, что я могу есть, а что нет? Почему не до того, как меня отдали жениху, который не удосужился отменить расписание шлюх, запланированных им на наш медовый месяц? Почему не до того, как сын этого человека получил меня в качестве какого-то мошеннического наследства?
— То, что тебя не убивает, делает тебя сильнее, принцесса. А женщина, которая будет рядом со мной, не может похвастаться тем, что ее так легко сломать.
Рафаэла задыхается, как будто мои слова физически ударили ее.
— Ты… — Она прерывает себя, откидывая голову назад, но не от страха или чего-то еще, а от недоверия, просачивающегося сквозь поры. Ее шея наклонилась, глаза сузились, губы разошлись. — Ты проверял меня? — Спросила она, возмущаясь. — Неужели все это, все, через что я прошла, было твоим испытанием?
— Нет, но тебе будет приятно узнать, что если бы это было так, ты бы его прошла. — Я пожимаю плечами, и ноздри Рафаэлы вспыхивают. — Ты забываешь, принцесса, что это ты сказала мне, что ты из тех женщин, которые выходят замуж. Ты, а не я. — Она хмурится, словно пытаясь вспомнить, когда именно она сказала мне эти слова. — Вчера утром ты сказала мне не считать до трех, помнишь? Ты сама, на своих ногах, пошла встречать меня вчера вечером в ризницу, и ты прикасалась и была тронута по собственной воле, Рафаэла… Так много возможностей, — шепчу я последние слова ей на ухо. — Столько всего могло бы быть иначе, если бы ты приняла хотя бы одно другое решение, и все же… Ты приняла все те, которые поставили тебя на моем пути.
— Ты не имеешь права обвинять меня в этом, — протестует она. — Наконец-то мы были на одной волне. Мы наконец-то хотели одного и того же, и впервые я была единственной, кто пострадал бы, если бы поддалась своим желаниям. Поэтому я и пришла, потому что выбрала тебя, — она горько усмехается, и я вижу, как ее верхняя губа слегка приподнимается, когда я снова встречаюсь с ней взглядом. — Или, по крайней мере, я так думала, но на самом деле я просто танцевала под твою музыку.
— Мы никогда не были на одной волне, куколка, — заверяю я ее, поднимая руку, чтобы коснуться ее покрасневшей щеки. — Мы даже никогда не стояли на одной книжной полке.