— Можно ли поменяться с другой домработницей?
Я работаю во время каникул, но… Могу ли я работать в другом отделении?
Габриэлла никогда не понимала, почему вся семья Катанео живет в одном поместье, если они разделили его на флигели, по одному на каждого члена семьи. Главное здание достаточно велико, чтобы каждое крыло было эквивалентно огромной квартире. Для меня всегда было очевидно, что это вопрос безопасности. В Италии нет более безопасного места, чем Cantina Santo Monte. Но сегодня я молча проклинаю это. Неужели дьявол не может жить где-нибудь в другом месте?
— Шеф специально просил тебя, — невозмутимо повторяет она, и я чувствую, как разгораются мои щеки, ведь всем известно, что поддержание чистоты в доме — не единственная задача горничных Тициано.
Дьявол знал, что пока Габриэлла рядом, я буду в определенной степени под защитой. Блядь! Блядь! Не прошло и дня с тех пор, как моя подруга уехала, а он уже пользуется ее отсутствием.
— Я одинокая женщина, Луиджия. Это было бы неуместно. — Я пытаюсь, хотя и не думаю, что это что-то для нее значит. Служанки, которые практически из кожи вон лезут, чтобы застелить постель Тициано, только чтобы иметь возможность лечь в нее, тоже одиноки.
Господи! Почему мое сердце бьется так быстро?
— Все уже решено, — заверяет она, и я моргаю, растерявшись больше, чем когда-либо с начала этого разговора. — Я даю тебе два дня, чтобы привести свои планы в порядок.
— Привести в порядок? Что значит решено?
— Я поговорила с твоей мамой, она дала свое разрешение.
И этого достаточно, чтобы мой до этого расчетливо контролируемый тон полетел в воздух. Следующие слова я выкрикиваю:
— Что она сделала?
04
ТИЦИАНО КАТАНЕО
— Моя дорогая!
Я обнимаю лицо Луиджии, целую то одну сторону, то другую. Уголок ее губ слегка приподнимается. Движение настолько неуловимо, что осталось бы незамеченным, если бы получение улыбок от этой женщины не было одной из моих жизненных миссий. Мамина домработница работает в этом доме столько, сколько я себя помню. И в детстве, поняв, что, за исключением надоедливого Витторио, два других моих брата уже посвятили себя миссии избавления от нее, я решил, что хочу чего-то более дерзкого, чего никогда не видел, чтобы кто-то добивался: заставить ее улыбаться.
Прошли годы, прежде чем я достиг своей цели, и еще больше времени, прежде чем она призналась мне, что у меня получилось, но теперь это стало обычным делом. Мне нравится Луиджия. И именно она должна была терпеть мою маму день и ночь после того, как все ее дети принесли клятву Священному. Эта женщина заслуживает, чтобы кто-то заставлял ее улыбаться. Иметь дело с Анной Катанео — задача не из легких.
— Привет, Тициано, — приветствует она меня, протягивая руку, чтобы взять мое пальто, и я отдаю его ей.
— Все уже в сборе?
— Да. Ты последний.
— И как она сегодня? — В ответ экономка кивает и едва заметно вздергивает брови. Это не очень хороший знак. Она должна была использовать свой плотный график как предлог, чтобы не приходить сегодня на ужин. — А как же то, о чем я тебя просил, моя дорогая?
— Рафаэле сообщили об этом сегодня. Я дала девушке два дня на то, чтобы подготовиться к изменению планов, после чего она вернется.
Я улыбаюсь, довольный. Два дня не имеют значения.
— Замечательно Луиджия, — говорю я, и она остается позади, когда я вхожу в столовую в родительском крыле дома. — Я только что понял, что в ближайшие несколько недель еда не остынет, пока мы ждем появления Витторио. — Я отпускаю обычную шутку, хотя человека, о котором идет речь, нет.
Я касаюсь плеча отца в привычном приветствии, и он, не вставая, пожимает мне руку. Проходя мимо него, я уворачиваюсь от кислородного баллона, стоящего рядом с его инвалидным креслом. В отсутствие Витторио он сидит во главе стола — место, которое когда-то принадлежало ему, а теперь принадлежит моему старшему брату. Теоретически я должен сам заботиться о себе. Теоретически я должен быть тем, кто сидит здесь, раз уж я выполняю роль Дона, но мне наплевать, и моя семья это знает. Я уже не первый раз беру на себя обязанности Дона, когда ему приходится уезжать из Италии, но, если меня заставляют делать это вне дома, я отказываюсь делать это внутри. На семейных ужинах я предпочитаю, чтобы все оставалось так, как есть. Моя мама встает со стула, на котором сидела, справа от отца, чтобы поцеловать меня в щеку.
— Этот неблагодарный! — Начинается литания, о которых я знал еще до того, как успел сесть.