Такую же кропотливую работу проделывает Золя, прежде чем усесться за роман «Проступок аббата Муре». Он изучает религиозные книги, руководство по отправлению церковной службы, знакомится с одним отлученным священником, который рассказывает ему о нравах духовной семинарии, слушает мессу в небольшой церквушке «Сен-Мари», в Батиньоле. Фантастическое «Параду» он описывает по впечатлениям, какие сохранила его память об одном заброшенном имении около Экса. Буйное царство цветов он изучает не по каталогам, а на выставке садоводства.
Когда приходит время составить список персонажей, у Золя уже готовы портреты главных действующих лиц. Вот, например, брат Арканжиас, который играет такую важную роль в общем замысле этого антиклерикального произведения: «Брат Арканжиас, сорока пяти лет, из конгрегации христианского просвещения. Неотесанный, невежественный, грязный крестьянин, упрямый, как скотина: весь охвачен католическим фанатизмом. Он учит детей грамоте. Он представляет в романе бога карающего, бога ревнивого и страшного… Не придавать этой фигуре ничего возвышенного. Подчеркивать отвратительные и вульгарные стороны. Реальность, разящая вонью, грязь безбрачия, отвратительность евнуха, пахнущего козлом, который не может себя удовлетворить».
Ни одно слово из этой меткой характеристики не войдет в роман, но весь облик Арканжиаса будет именно таким, каким он обрисован в этих немногих словах.
Особенно трудной оказалась работа по собиранию материалов к роману «Его превосходительство Эжен Ругон». Золя вторгался в область, совершенно ему не известную. Он еще мог представить себе жизнь выскочки Саккара, но как описать министров, Наполеона? Этого он не знал и страшно боялся наделать ошибок. Правда, после некоторых разысканий ему попалась любопытная книга — «Воспоминания одного слуги». Но Золя боялся, что такой источник может его подвести, и тогда, как уже говорилось, он обратился к Флоберу и Доде, имевшим возможность наблюдать жизнь двора Наполеона III. Для создания сцены крещения принца Золя перерыл хроникальные заметки в газете «Монитер». Под рубрикой «Политические силуэты» в черновых заметках Золя можно найти сведения о реальных исторических деятелях, министрах Наполеона — Руэ, Марни, Эм. Оливье. Некоторые черты этих деятелей Золя использовал при созданий образа Эжена Ругона, де Марси, Делестана. Среди рукописных материалов к роману обнаружены чертежи зала Законодательного корпуса, наброски описаний Компьена.
Лаконичные записи Золя всегда очень выразительны и полны глубокого смысла. Чего, например, стоит его заметка о Луи Бонапарте: «Самый заурядный ум своего времени, что и послужило причиной его успеха».
Подготовительные материалы к романам, сохранившиеся в архиве писателя, составляют порой внушительный том объемом в несколько сот страниц. Трудно переоценить значение этой работы в творчестве Золя. Сам он относился к ней с величайшей серьезностью и, отвечая на вопросы о том, как создаются его романы, неизменно подчеркивал роль предварительно собранных материалов. Так, по словам итальянского писателя де Амичиса, Золя говорил:
«Вот как делается роман. Я, собственно говоря, его не делаю, а даю ему возможность сделаться самому. Я не умею изобретать факты: этот вид воображения совершенно у меня отсутствует. Если я сажусь за стол, чтобы найти интригу, канву какого-нибудь романа, то три дня терзаю свой мозг, сжав голову руками… Я начинаю работать над романом, не зная, какие события в нем развернутся, с чего начнутся и чем закончатся».
Но роман все-таки не делался сам собой. После того как были собраны материалы, вступали в действие главные силы художника — его талант, его писательский темперамент, его мировоззрение, его творческое воображение. Лучше всего об этой последней фазе работы над романом свидетельствуют признания Золя в романе «Творчество». Именно здесь мы находим ответ на вопрос о том, как в действительности протекал творческий процесс создания того или иного произведения. Это была мучительная, временами драматическая схватка с хаосом эмпирического материала, который постепенно заполнял папки предварительных набросков и планов. Надо было в буквальном смысле слова выстрадать каждый эпизод, каждую сцену, каждый образ романа. И Золя это делал с полной отдачей всех своих духовных и физических сил. Вот почему отрывок из романа «Творчество» — самое правдивое и красноречивое свидетельство о муках писателя:
«…Работа отняла у меня жизнь. Мало-помалу она похитила у меня мать, жену, все, что я люблю. Этот микроб, занесенный в череп, пожирает мозг, завладевает всем телом, всеми органами, грызет его. Утром, едва я вскакиваю с постели, работа захватывает меня, пригвождает к столу, не дает мне глотнуть свежего воздуха; она преследует меня за завтраком; вместе с куском хлеба я незаметно пережевываю фразы для своих книг; она сопровождает меня, когда я выхожу, сидит в моей тарелке, когда я обедаю, ложится вечером рядом со мной на подушку, она так безжалостна, что я ни на минуту не могу расстаться с начатым произведением, которое зреет во мне, даже когда я сплю. Я больше не живу вне работы. Я захожу поцеловать мать, но я настолько рассеян, что спустя десять минут не помню, поздоровался я с ней или нет. У моей бедной жены больше нет мужа, я далек от нее, даже когда наши руки соприкасаются. Иногда меня пронизывает острое сознание, что я порчу жизнь, — ведь залог семейного счастья в доброте, откровенности, отзывчивости, и тогда я терзаюсь угрызениями совести. Но чудовище цепко держит меня. Снова наступают часы творческого ясновидения, и, поглощенный навязчивой идеей, я сразу становлюсь безразличным и угрюмым…»