Как всегда, Золя начал свою работу над новым романом с «Наброска». Еще раз был просмотрен архив «Ругон-Маккаров». В самом первом перечне романов серии, относящемся к концу 1868 года, Золя обнаружил запись: «Рабочий роман». Мысль о нем была подсказана жизненным опытом писателя, его долгими скитаниями по рабочим кварталам. Еще в детстве он как-то провел несколько недель у одного родственника-рабочего, в годы бедности попеременно жил на улицах Пепиньер, Сен-Жак, на бульваре Монпарнас. В его памяти сохранились большие доходные дома, сплошь заселенные рабочим людом, веселые свадьбы бедняков и печальные похороны, когда за гробом следует всего несколько человек, обеды и пирушки, потасовки и пререкания. Он запомнил многие словечки, которые знали лишь жители парижских окраин, исковерканные имена и прозвища.
Передавая Лакруа план будущей серии, Золя уже тогда довольно отчетливо представлял себе контуры «рабочего романа»:
«Рамка одного романа — рабочий мир; герой — Луи Дюваль, женатый на дочери Бергасса, Лауре. Картина жизни рабочей четы в наше время, безвестная и глубокая драма постепенного телесного и душевного разрушения парижского рабочего под пагубным влиянием среды застав и кабаков. Только искренность может оживить мощной жизнью этот роман. Рабочих, как и солдат, изображали доныне в совершенно ложном свете. Было бы мужественным поступком сказать правду и открытым изображением фактов потребовать воздуха, света и образования для низших классов».
Идея написать произведение, посвященное жизни рабочих, не покидала Золя и после войны. Составляя еще один список романов (1872 или 1873 гг.), он лаконично упомянул о «романе из народной жизни» и «романе о народе, с подчеркнутым политическим характером». Теперь мы знаем, что оба эти романа были написаны, но значительно позднее.
Создавая первые романы серии, Золя следовал определенной художественной логике. После романа о государственном перевороте естественно было изобразить пеструю толпу сторонников империи. Теперь можно было поставить новую задачу — показать изнанку империи, сорвать с нее все маски, выяснить причины ее загнивания. Каким бы ореолом величия ни окружала себя эта гнусная монархия, в глубинах ее завелся червь, подтачивающий, казалось бы, незыблемые устои режима. Вместе с тем роман о народе был очень злободневен. Республика оказалась неспособной разрешить острейшие социальные конфликты времени. Знамя Парижской коммуны на долгий годы внушило страх господствующим классам. Впервые в истории рабочий класс показал себя самой организованной, самой революционной силой, способной создавать новые формы государственной власти и бесстрашно вести за собой народные массы. Интерес к рабочему классу был всеобщим, и, работая над «Западней», Золя знал, что вторгается в тайное тайных буржуазного общества.
Хотя замысел романа вынашивался около семи лет, Золя испытывал значительные трудности. Его личных впечатлений оказалось недостаточно. Нужно было заново изучить множество деталей быта парижских ремесленников, а главное — понять душу рабочего, постигнуть глубочайший драматизм его жизни. Составление «Наброска», «списков персонажей», «планов» продвигалось крайне медленно, но еще труднее было связать воедино разрозненные наблюдения.
Золя бродил по берегу океана, подолгу просиживал у окна своей рабочей комнаты и ни на минуту не переставал размышлять о фабуле нового произведения. Яснее всего представлял он образ героини романа, но, чтобы сделать ее драму типичной и художественно убедительной, требовалось воспроизвести среду, в которой ей предстояло жить, найти удачную композицию, разработать интригу — одним словом, представить себе роман в целом, после чего приступить к его написанию.
В самый разгар этих мучительных творческих исканий Золя посетил Поль Алексис. Приезд его был кстати. Работая над каким-либо произведением, Золя любил поделиться своими планами и сомнениями с друзьями. Такие беседы помогали творчеству, и Золя никогда не огорчался, если после дружеского, нелицеприятного разговора ему приходилось что-то менять или переделывать.
Как-то после полудня Золя и Алексис отправились на берег. Небо было безоблачно. Перед ними простирался необъятный океан, лучи солнца играли мириадами искр в набегающих волнах. Друзья глядели на это величественное зрелище, и Золя не спеша рассказывал о своей работе над «Западней», об отдельных персонажах, о груде наблюдений и вырезок из газет. Поль Алексис улавливал в словах своего учителя удовлетворенность проделанной работой. Но вдруг заметил, что лицо Золя внезапно омрачилось.