Изображая в романе «Радость жизни» Лазара — молодого человека, рассердившегося на весь мир, Золя сводил счеты не только с пессимистической философией Шопенгауэра, но и со своей собственной слабостью, давшей о себе знать в тяжелый 1880 год. Было бы неверно отождествлять Лазара и Золя, как это делают некоторые критики, но несомненно, что в мироощущении Лазара можно найти отголоски некоторых настроений самого автора. Важное свидетельство этому мы находим в «Дневнике» Гонкуров: «Мысль о смерти стала являться к нему еще чаще после кончины матери… он говорит, что этот навязчивый образ смерти, а может быть, и эволюцию философских идей, вызванную кончиной дорогого существа, он собирается ввести в роман, которому, возможно, даст название «Скорбь» (Эд. Гонкур, 22/II 1883 г.).
Но по мере того как Золя работал над романом, он все более и более отдалялся от Лазара и все ближе становилась ему Полина.
Лазар — неудачник. Он не способен осуществить ни одну из своих идей, какое-либо из своих начинаний. Каждая неудача все больше и больше подтачивает нервную систему этого безвольного и хрупкого человека. Им овладевает тоска и полное разочарование в жизни. «…Над всем царила всепоглощающая скука — безмерная скука неуравновешенного человека, которому вечная мысль о близкой смерти внушала отвращение к работе… К чему трудиться? Наука бессильна, она ничего не может предотвратить».
Все, за что брался Лазар, оказывалось в его руках бесполезной затеей, приносящей лишь самые печальные результаты.
Лазар не верит в жизнь и потому не может стать подлинным носителем прогресса. Знание и наука, желание участвовать в созидательной работе человечества и «радость жизни» неделимы.
Лазар опасен, потому что он не одинок. Его пессимизм обусловлен не какой-то философской концепцией, а пренебрежением к жизни, физической и духовной неполноценностью. Именно поэтому Лазары должны быть развенчаны.
В письме к Эдуарду Роду Золя подчеркивает эту тенденцию своего романа: «Меньше всего на свете я думал делать из него (Лазара) метафизика, вернее, последователя Шопенгауэра — во Франции таких не водится. Наоборот, я говорю, что Лазар «плохо переварил» эту доктрину, что он порожден теми пессимистическими идеями, которые имеют у нас хождение. Я взял самый обыкновенный тип человека».
Но вернемся к Полине, выражающей философию жизни самого Золя. «Она принимала жизнь, любила жизнь со всеми ее отправлениями, не испытывая ни страха, ни гадливости, встречая ее торжествующим гимном здоровья».
Все живое и страждущее вызывает у Полины чувство деятельной любви, стремление проявить заботу и ласку. Работать, не гнушаться даже самых малых дел, протягивать руку всем, к кому немилосердна судьба, — таковы житейские принципы Полины. Они не результат какой-либо стройной философской мысли, а просто здоровый инстинкт. Именно такие люди — люди с мировоззрением и мироощущением Полины могут принести пользу человечеству.
Дениза Ле Блон-Золя в своей книге об отце приводит слова известного французского критика Франсиса Сарсе, которые, по ее мнению, выражают суть романа: «Радость жизни» — это «Кандид», перенесенный в наш современный мир».
«Будем возделывать наш сад», трудиться всегда, постоянно, во всю меру наших сил — таким призывом звучит это произведение Золя, перекликаясь и с концовкой знаменитой повести Вольтера и с финалом второй части гётевского «Фауста».
На роман «Радость жизни» появилось много рецензий. Особенно восторженные отзывы исходили от друзей. Поль Алексис в «Ле Ревей» (18/III 1884 г.), Гюстав Жеффруа в «Жюстис» (2/VI 1884 г.), Мопассан в «Голуа» (27/IV 1884 г.) дали высокую оценку новому произведению писателя.
Мопассан выразил свое первое впечатление о романе Золя следующими словами:
«Нашел у себя «Радость жизни» и всю ночь провел за чтением. Хочу сказать вам, не откладывая, что я нахожу этот роман великолепным.