При измерении температуры ртутный столбик градусника поднялся до максимума — 43 градуса по шкале Цельсия, что уже, по идее, несовместимо с жизнью. Я плохо помню данный эпизод, поскольку в тот момент гипертермия была наивысшей, но прежде, чем я утратил способность действовать, я подсоединил к себе все контрольное оборудование, что нашлось под рукой, в надежде, что это поможет тому, кто найдет мои записи. Я, конечно, не думаю, что теперь они могут пригодиться кому бы то ни было, но ученый во мне все еше требует завершенности, и поэтому я добавляю эти новые абзацы комментариев как своего рода заключение к данному документу.
Как только я оправился от острой гипертермической фазы, я взял у себя кровь и провел ряд анализов, обнаружив изменения, которые наблюдал и в крови сестры Дженкинс. Просматривая впоследствии записи о ее состоянии и показания ее лечащих врачей, я нашел примечательным то, что не чувствую ни потребности, ни тяги к неконтролируемым либо агрессивным действиям. Напротив, я способен бесстрастно наблюдать, как постепенно, но непрерывно падает мой пульс и кровяное давление. Если бы я отобразил свои основные показатели состояния организма графически, получилась бы четкая параболическая кривая, стре-мяшаяся к нулю, вершина которой — мои обычные физиологические параметры.
И все же я не мертв.
Не являюсь я — за неимением лучшего термина — и бредящим безумцем. Действительно, когда лихорадка и ощущение горения, охватившие мое тело и терзавшие его несколько дней (боюсь, я не в состоянии назвать точную цифру в связи с моим тогдашним состоянием), наконец отступили, я почувствовал ... нет, не то чтобы я снова стал прежним, но ощущение было явно не из плохих. Поэтому я и решил, что будет интересно записать сделанные мной наблюдения, касаюшиеся моей «новой» и, как, наверное, сказали бы многие, «немертвой» сущности.
Несмотря на мучительные страдания, которые я испытывал вследствие укуса, сейчас я не реагирую ни на боль, ни на темпе-
ратуру. Проверку на боль я провел с помощью хирургических зажимов разных размеров, которые нашел в операционной. Применение малого тканевого зажима Пуарье не причинило мне никакой боли, и тогда я испробовал на своем левом предплечье зажимы побольше. Однако давление отрегулировал так, чтобы не повредить кожу, поскольку я не уверен, заживут ли в моем теперешнем состоянии раны. Реакцию организма на температуру я проверил, воспользовавшись льдом, наросшим изнутри на дверь морга, а также вложив руку в одну из духовок, которыми пользуются при подготовке гистопатологических препаратов, когда тка- 8 ни должны быть окрашены определенным образом. Во всех случаях я ничего не почувствовал. Из этих наблюдений я делаю нере- 8
шительный вывод, что заболевание, видимо, каким-то образом уничтожает спиноталамические пути, то есть основные пути болевой, тактильной и температурной чувствительности у человека, возможно перегружая их на острой стадии инфекции, так что они буквально сгорают.
Следом за периодом дезориентации и вышеперечисленными экспериментами я повторил анализы и заметил, что новый интересный феномен не наблюдается в образце крови женщины, которой я проводил вскрытие. Тогда как ее эритроциты формировали вышеупомянутую <<розу>>, по существу своему нестабильную, группы моих клеток оказались окружены неким защитным слоем, подобным базальной мембране, отделяющей соединительную ткань от эпителия. Этим «розам в кольце» (какое причудливое и одновременно подходящее определение!), кажется, свойственна большая стабильность в моих клеточных комплексах, что подтверждается их способностью выдерживать огромные перепады температур и прочие враждебные условия.
Начинаю подозревать, что сейчас я весьма далек от любых 8 норм.
Я все еще не решаюсь попытаться нанести себе травму с це- 8 лью понаблюдать за эффектом, поскольку меня тревожит возможное уменьшение, а то и полное исчезновение способностей организма заживлять раны. Из лабораторных анализов мне известно, что мои коагуляционные факторы почти нулевые, так что, если у меня откроется кровотечение, кровь не будет сворачиваться вовсе. Фактически у меня будет меньше шансов, чтобы рана затянулась, чем при самых тяжелых случаях гемофилии.
Еще одно, последнее наблюдение. Мои «эмоции», за неимением лучшего слова, также изменились после того, как я оправил-