Он неожиданно резко замолчал и сделал резкий, как будто что-то отбрасывающий, жест левой рукой. Стоявшие у ворот вертухаи со скрипом распахнули сколоченные из доброго дерева воротины и понукаемый командами конвоя этап вытянулся на утоптанную дорогу, ведущую к еле видимым на горизонте пологим горам.
Ложка стукнула о дно казённой тарелки. Михалыч оторвался от накативших в очередной раз ненужных воспоминаний, аккуратно добрал остатки. Прищурившись, взглянул на запад. Оранжевое солнце неспешно клонилось к закату, значит работать осталось не больше шести часов. Сдав посуду хмурому подавальщику, он вернулся к своему инструменту. Добротный немецкий теодолит, полученный по репарациям, не потерял точности за прошедшие локальные годы, не люфтили ручки настройки, лишь немного истёрлась резина наглазника. Откинув рубчатые на ощупь крышки объектива, Михалыч внимательно осмотрел прибор. Вытащил из внутреннего кармана спецовки чистую тряпочку, протёр синеватые линзы, слегка тронул юстировочные верньеры. Всё теперь, можно было работать дальше. Хотя, можно было ещё постоять с задумчивым видом, вспоминая минувшее. Четвёрка работников во главе с бывшим студентом-маркшейдером ещё только сталкивала на бурую от разлива воду латанную-перелатанную резиновую лодку. До соседнего холма-острова, такого же пологого и покрытого такой же вечнозелёной травой было не больше полусотни метров. По дальномерной шкале.
Казалось, можно было дойти и пешком, но к такой авантюре не прибегали даже получившие месяц БУРа. Брести по колено и пояс в похожем на бледно-зелёный кисель жидком составе, в сезон разливов имевшем к чистой воде весьма отдалённое отношение, было одним из способов крайне болезненного самоубийства. Кишевшие в густой почвенно-растительной взвеси мелкие весьма зубастые пиявки и похожие на угрей твари легко отправляли на тот свет любого забредшего в их временные владения. Достаточно было одного укуса мелких, но очень острых, похожих на иглы, зубов. Спустя полчаса укушенный становился стопроцентным, посиневшим от удушья трупом. Ходили, конечно, слухи, что у батальона разведки была сыворотка от местного яда, но никто из встреченных Михалычем за шестьдесят с лишним локальных лет не мог это подтвердить или опровергнуть. Разведбат сам по себе был легендой, не уступающей по глубине и красоте рассказов подвигам Геракла и аргонавтов с Одиссеем впридачу.
Да, внимательно наблюдая за быстрым движением лодки по тихой и ровной глади, Михалыч позволил себе ещё одно, не относящиеся к работе воспоминание.
Как оказалось, срок они отправились отбывать не в Северлаг, ударным темпами возводящий трансполярную магистраль, не в бараки лесозаготовителей или рабочих на стройках пятилетки, а на совершенно другую, совсем не относящуюся к родной Земле планету. Открытую, как побочный результат советской ядерной программы. Так давно, локалок тридцать назад объяснял в кружке на угловых нарах один из невосторженно мыслящих и за это огрёбших низовых сотрудников спецкомитета. Мол, самая первая бомба, сработанная исключительно по чертежам и расчётам засекреченных советских академиков, в сорок седьмом году вместо выявленных нашей доблестной разведкой эффектов пшикнула, даже не развалив точно скопированную с невадского оригинала башню. Верх стальной конструкции даже не испарился в ожидаемом атомном пламени, а скрылся в белёсой, слабо мерцающей сфере. После бурных дебатов на КП, сопровождаемых неизбежными в данной ситуацией матерными словами и выражениями, к башне отправили разведгруппу. Кроме группы дозиметристов на экранированном ИС-2 с демонтированной пушкой, под рукой у Курчатова больше никого не было. Не рассчитывал академик на такой исход испытания.
Добравшиеся до эпицентра, майор с лейтенантом доложили по рации, что уровень радиации в норме, никаких разрушений не наблюдают. На что им было предложено лично осмотреть собравшуюся вокруг невзорвавшегося, как тогда думали, изделия, туманную сферу. Майор Терещенко, как старший по званию, отправился вверх по скрипучей стальной лестнице. Спустя час он вернулся, доложил нетерпеливо ждущему результатов Курчатову о своём путешествии. По его словам, доносившимся из затянутого серой тканью динамика, выходило, что внутри блеклой, как весенний снежок, сферы, располагался самый настоящий затерянный мир. С ярко-синим небом, наполовину затянутому облаками, воздухом неземной чистоты и видневшимся вдалеке за окружавшей торчавшую посреди буйной степи огрызка башни морем. Собственно, информация о море была самой странной и неожиданной. На островную роль поле Семипалатинского полигона не тянуло ни в какой мере. Бомбу, кстати, бравый майор так и не увидел. Верхний прогон башни отсутствовал, аккуратно срезанный непредставимой на тот момент силой.