Грефий изучал обстановку, он знал, как важно психологически адаптироваться к бою в новых условиях, чтобы ничто не мешало, ничто не отвлекало его внимание от спарринга. Заказчики этих соревнований получали огромное удовольствие от созерцания насилия.
– Что заставляет этих людей приходить на бой? – вдруг неожиданно спросил Грефий у Максимуса.
– Я думаю, что проблемы, какие-то неразрешенные проблемы в детстве.
– И что это за проблемы?
– Точно не могу сказать, но я как-то спрашивал у нашего психолога Артефактия. Он как-то по-научному это объяснял.
– На мой взгляд, эта страсть к насилию объясняется каким-то извращением души, – размышлял Грефий.
– Возможно, но ты не должен думать об этом! – вдруг перебил Грефия Максимус.
– Чтобы удачно выступить и победить, ты должен культивировать только мотивы для победы над противником.
– Да, но все равно размышлять-то можно, и это открывает путь к пониманию и разрешению этой задачи.
– Возможно, но углубляться в это все равно, думаю, не имеет большого смысла. Хотя мне самому крайне неприятно и омерзительно это занятие. Вся эта психологическая терапия — это как выносить утку из-под лежачего больного человека. Все его бессознательное — это просто много дерьма. Но нужно кому-то разгребать эти авгиевы конюшни.
– А ты не думал, что в целом, если бы удалось каким-то образом устранить эти искаженные интересы богатых людей, отмеченных печатью болезни, можно было навсегда избавить человечество от насилия?
– Это утопия! – сказал Максимус.
– Эти люди будут рождаться снова, я думаю, это какая-то плохая наследственность.
– А мне кажется, что дело не только, даже не столько в наследственности, сколько в социальной тренировке. Это вожделение им навязывают, с детства их натаскивают на все агрессивное, упражняя в них все зло. Их приучают к убийству зверей в специально созданных для них питомниках. Маленьких мальчиков учат распарывать брюхо животным, насаживая страсть к этому занятию. Потом их тащат на гладиаторские бои, приучая к этому, учат преодолевать естественное природное отвращение. Им прививают мысль о нормальности этого. Убивать, жаждать крови, наблюдать за угасанием жизни — для них все это натурально. Для них смотреть на кровь, страдание людей становится натуральным занятием, что в последующем формирует зависимость. Эта зависимость может выражаться в разных стремлениях и действиях. Задерживать зарплату трудящимся, кричать на своих слуг и даже шлепать своих любовниц во время совместных оргий — тоже часть этого душевного порока. Если подумать, то бросать пожертвования нищим и голодающим, которых они и плодят — тоже их любимое занятие. Это как палец вверх в гладиаторских боях — лицемерная забота о жизни. Они чувствуют себя богами, имеющими право кому-то даровать жизнь, а у кого-то ее отнимать.
– Кстати, когда-то еще деторождение было естественным занятием и доступным для всех, модным было приводить мужчин для просмотра акта рождения ребенка. Через кровь, страдания и боль появлялась жизнь. Это оседает на подкорках и взрослого человека. Жизнь и смерть становится единым процессом.
– Вот уж, Грефий, не думал, что в этом месте буду так погружен в эти психологизмы! – с иронией ответил Максимус.
– Смотри, кажется, начинается бой! – переключил внимание Грефий.
В пределах октогона появились силуэты поджарых молодых бойцов. Вообще, октогон был иносказательным олицетворением жизни простого человека, где есть периметр, который ограничивает права и ущемляет свободу, а если хочешь жить — дерись. Вся наша жизнь была этим самым октогоном, где мы, как загнанные звери, боролись друг с другом за право достойно жить. Эта борьба часто велась подло, имея скрытые проявления. За улыбками противника скрывался хищный оскал.
Тела бойцов были испепелены шрамами и глубокими ранами, свидетельствующими о большом опыте. Каждый был вооружен ножом. Они уже утратили человеческий облик, это были полузвери, напичканные допингом класса Б, позволяющим долгое время не чувствовать боли, не страдать от кровопотери. Такие допинги стоили огромных цифровых денег.
Звучит гонг — сигнал к бою, на ринге только они — бойцы. Начинается кровавый поединок. Вокруг ринга металлическая сетка, залитая кровью. Зал забит, в первых рядах — уважаемые господа и их наложницы или наложники. Очень трудно разобрать пол этих людей. Вторичные половые признаки размыты. Одежда унисекс. Этот мир был приведен к общему знаменателю в плане половых различий, фармкомпании и медицинские порталы нивелировали эти различия, в моде была аляпистость, бравада, гипертрофированные женские черты с непомерными молочными железами и губами. Вообще, безвкусица стала признаком хорошего вкуса, как ни парадоксально это звучало. Чем абсурднее что-либо было сделано, тем больше оно возводилось в абсолют образца и модного тренда.