Так. О, кей! Разговора не получится. Надо сваливать и прийти послезавтра. Хорошо, послезавтра, так послезавтра. У меня впереди еще целая неделя. Только куда и зачем сваливать? В пустую камеру? В этот лепрозорий-одиночку? Пережевывать свою катастрофу? Нет уж, увольте! У меня есть семья, и я буду находиться с ней…
Пришел Димка. Притащил огромную сумку товара: сигареты, жвачку и прочую ерунду. На меня посмотрел, как на явление природы — типа, дождь с утра, пасмурно, но что делать — в жизни всякое бывает. Переживем.
— А вам товар разве не завозят? — задал я идиотский вопрос.
Димка усмехнулся, и принялся молча раскладывать товар по полкам.
— Ты чего… совсем того… наивный? — уставилась на меня Вера.
— А, ну да… — сказал я многозначительно, будто чего-нибудь понял.
— Ты думаешь, когда меня грабанули — мне хозяин неустойку выплатил? А если обсчитаешься? Шиш! Твои проблемы. А этот один выпивает сколько!
Я смутился. Хотя, в отличие от Димки, всегда платил за себя, и угощал, не считая денег… Однако! Я понял другое… понял, какая гигантская пропасть, лежит между нами.
Их жизнь — простая, реальная, пусть незамысловатая, но полноценная. И моя — придуманная, праздная… собственно и не жизнь — так… аномальное явление! Катаклизм! Я не живу — себя насилую, не смотрю — в щель подглядываю. Что я вообще тут делаю? Кому я парю мозги? себе? этим детям? Безумец! Заезжий музыкант, играющий непонятную страшную бессмысленную мелодию. Ты мимоходом ломаешь чужие жизни, творишь беззаконие только потому, что у самого не сложилось. Любовь?.. — да брось ты! ты умеешь любить только свой пуп! Ты просто загнал себя в угол, в котором поселилась пустота… и которая прожигает тебя, как огонь… тебя ломает и топчет какая-то неведомая сила! Ты в ужасе, в предсмертной агонии цепляешься за спасительные ростки чужой жизни, ты кричишь из своей тяжелой, вязкой пустоты: «Помогите! Кто-нибудь… хоть кто… подойдите ко мне! я буду служить вам, как раб… как собака! Я замерз в своем пекле!». Кричишь… но знаешь уже, — не будешь ты ни служить, ни жить их простой и незамысловатой жизнью. Ты способен только разрушать и плодить сифилитиков!
Я поплыл в знакомых сумерках своей проклятости. Кто меня проклял? За что? «В поисках любви я вечно… и вечно личины проклятья я должен обнаруживать и разбивать!» Обнаружить… да, удалось… разбить — нет уж сил! Кокон, свитый вокруг меня, так надежен, — не прорвать его, не осилить…
43
Назад!
Слишком близко идете за мной, наступая на пятки!
Назад!
Как бы истина головы вам не размозжила!
Я пил и пил, нагружался огненной влагой, и спирт, разлитый в крови, уносил меня к истине. Вера с испугом поглядывала на меня…
Неожиданно завалился гость. Приятель Димки.
— Капустин, — представился он, — брат того самого…
— Того самого — кого?
— Сборная СССР…
— Хоккеист что ль?
— Ну, тык!
Капустин засиял, показывая выбитые зубы.
— Я сам за сборную юниоров играл!
Он, очевидно, ждал от меня поощрения.
— Молодец! — сказал я. — Пить будешь?
— Не вопрос!
Похоже, он это дело сильно уважал, и пил уж не первый день.
С его появлением стало шумно и бестолково. Пошел какой-то дурной разговор. Решались насущные мужские проблемы. Говорили за хоккей, «крутые тачки», про ментов и политику…
Капустин в какой-то момент умолкал, направлял свой слегка замутненный взгляд на меня и протягивал ладонь для рукопожатия.
— Дай краба! — он тряс мою руку и, оглядываясь на ребят, говорил:
— Четкий мужик! Настоящий, бля, форвард! Земеля! Уважаю. Уважаю таких четких пацанов.
Вера открыла себе баночку «Джин-тоника».
В какой-то момент стало беззаботно и весело. Кто-то из покупателей норовил присоединиться к нам. Капустин зазывал всех. Вера никого не пускала.
— Сейчас сам к ним вылетишь, чума, у меня тут товар!
Капустин моментально затыкался и переключался на Веру.
— Ну, ты, бля, хозяйка четкая!.. С тобой не пропадешь. Держись, Димон! Ща бабы хвосты распустили — борзеют!
Я молча наблюдал за этим балаганом, накачиваясь спиртным по полной программе. Когда Капустин прилипал ко мне, я лишь участливо кивал: «Да… естественно… ясен перец!.. о чем говорить!»
Я незаметно пересек черту, отделяющую реальную жизнь, от моей — потусторонней. Я вполз туда очень тихо. Я только почувствовал, меня повлекло, закрутило! Я падаю, падаю в небесные черные, ясные выси! Я наблюдаю из головокружительной бездны, — царство мое вырастает гигантской скалой. Оно величаво и вечно! Царство призраков, царство теней моих прародителей. Они приветствуют меня, зовут… я слышу их грубые гордые голоса. Я слышу нарастающий гул эпох… Блеск и сумрак долины… слепящие сполохи небесных светил. Я слышу выкрики и топот безумных орд, летящих в бездну… кровь, смерть, стенания! И ясность божьего лица, смотрящего ото всюду. И трепещущая пылающая всесильная ЛЮБОВЬ, разлита во всем пространстве…