К ним навстречу шла немолодая, уставшая от тягот жизни женщина, тащившая влажный ком только что постиранных тряпок.
– Скажите, где нам Ратника найти?
– Дорогу, сопливая дрянь! Повылезали тут из каждой подворотни…
Они с Крилом шарахнулись в сторону, стараясь не задеть тетку и ее белье, а то, чего доброго, этими же тряпками и приложила бы “повылезавших”. Однако удалившись на несколько шагов крикнула:
– В середке он городской, рядом с учреждением. С детями играется.
Она еще о чем-то ворчала, но воинственный дух утратила и к ним больше не поворачивалась.
– В середке, так в середке.
Южный базар обнимал их со всех сторон нагромождением деревянных построек, заползающих друг на друга, возвышающихся на два, три, или даже четыре этажа. Все это возводилось тесно, хаотично, но оттого как-то особенно человечно и уютно.
Чем дальше они пробирались к непонятной середке, тем больше людей становилось на улице. Даже Конопатая, прожившая жизнь в многочисленном гнезде, смотрела по сторонам с изумлением, а уж Крил – тот и вовсе потерял дар речи. Он думал, что такие поселения есть лишь в сказках.
Улица вдруг раздалась в стороны, освобождая место для площади, в центре которой возвышалось нечто, множество раз залатанное, перестроенное, обросшее дополнительными каморками и башенками. Вокруг стоял гам множества голосов: люди смеялись, ругались, продавали, покупали…
– Пойдем, – Конопатая вцепилась Крилу в рукав. – Туда.
Рядом с большим домом лепились в кучу ребятишки, звонкие голоса которых то и дело оглашали окрестности. Над их головами возвышался крепкий мужчина, он держал древнюю диковинку, показывал ее маленьким зрителям и что-то объяснял. Но они, похоже, не слишком верили его рассказам – толкались да хихикали.
Крил с Конопатой подошли ближе, вместе с детьми стали слушать, смотреть на нечто в руках Ратника – снизу россыпь маленьких квадратов, на которых выведены буквы, сверху похожий на черный, бликующий при свете дня лист бумаги.
– Что за гоагль? – спросил кто-то из ребят.
– Дух такой, – ответил ему мужчина.
– Лесной?
– Не, городской. Мог тебе все, что хошь рассказать. Спрашиваешь – гоагль, как варенье из шишек делать? Или – дай картинки интересные посмотреть. Все тебе покажет и расскажет!
– Ого… А сейчас чего молчит?
– Устал. Прежние люди много спрашивали, вот и устал.
– А скоро отдохнет?
– Не знаю. Наверное, когда мы станем такими же, какими прежние были.
– А когда станем? До зимы успеем?
Ратник улыбнулся, хотел что-то ответить, но мальчишеский голос из середины любопытствующей братии вдруг перебил его:
– Гоагль, покажи голых тетенек!
Дети со смехом бросились врассыпную.
– Ах вы… Стервецы!
Он сложил диковинку, покачивая головой, улыбаясь еще шире, чем минуту назад.
– Ох и стервецы.
Хотел уже уходить, когда заметил парочку нерешительно топтавшихся незнакомцев. Остановил взгляд на девчонке, чуть нахмурился: по всему видать, вспоминал.
– Дядя! Ты меня не узнаешь? – спросила его Конопатая.
– Дашка?
Кивнула, довольная, что ее вспомнили.
– Огненная девчонка! – обнял ее, поднимая в воздух. – Как здесь? С обозом что ли, по торговым делам? Доросла ли до таких путешествий-то?
– Нет, не с обозом. Я потом расскажу.
– А кто с тобой?
– Его зовут Крил, мы вместе пришли. Он из гнезда Больших лодок.
– Из Севска, значит… Ясно. Ну пойдем, чего на улице стоять! А то вишь – у нас и снег полетел. Морозеет!
Следуя за Конопатой и ее дядей, Крил тихо поинтересовался:
– Дашка?
Она отмахнулась – “и тебе потом расскажу”.
Середкой оказалась та самая площадь, на которой с незапамятных времен стояла латаная-перелатаная базарная домина. Кроме жилых строений на обочине приютилось два внушительных здания, одно чуть побольше, другое поменьше. Первое местные называли учреждением, обитал в нем городской голова со всем своим семейством и помощниками. А второе было отдано сыскному отделению и в нем умещались маленькая тюрьма, судебная комната, да квартира самого сыскаря.
– Прошу! – Ратник открыл дверь, приглашая гостей в сыскное.
Пока поднимались на второй этаж, из подвала доносилось жалобное – “Аркадий Федорыч, третий день сижу! Отпустите! За какую-то бутыль медовухи – ну ни за что ведь вообще!” Голос и дальше продолжал вещать, вымаливать, но сверху его уже не было слышно.
– Дядь, ты что – главный здесь?
– Только по части вылавливания и наказания хитрожо… э-э… людишек, охочих до чужого добра. Хотя, они не только на добро зарятся. Могут по злому умыслу жизни лишить и еще много чего натворить нехорошего. Если не держать народ в узде – совсем распоясаются.