Осторожно убрав руку, Кэмбел потянулся к бокалу. Чтобы увести разговор от щекотливой темы о ранах, задал вопрос:
– Чем ты занимаешься, дорогая?
– Милый, – Кэтрин засмеялась, – ты удивительный! С каких пор женщин спрашивают о таком?
– А что? Это неприлично?
– Ничего, отвечу. Сейчас я занимаюсь тем, что пытаюсь обратить на себя внимание интересного мужчины.
– Если ты обо мне, я его уже обратил. Только не знаю, с какого конца подступиться к планомерной осаде.
– Значит, то, чем ты занимаешься, называется «обратил внимание»?
Кэмпбел ощутил прилив упрямства.
– Между прочим, я спросил о другом. Хотел узнать: чем ты занимаешься. Но не здесь, не сейчас. Вообще.
– Ах, вот ты о чем. Пожалуйста. У меня ателье. Мои моды известны. Может, ты слыхал о платьях мадам Картер? Так то моя фирма. На Карнейби-стрит.
– О-ля-ля!
– Но и это не все. Я лидер партии «зеленых». Ты слыхал о таких?
– Слыхал, но имею больше представлений, кто такие «красные» и «голубые». Черт знает, как пали нравы! Как ты…
Он не мог подобрать подходящее слово, а то, что пришло на ум первым, не захотел произносить. Но Кэтрин угадала именно то, самое первое.
– Как я докатилась до такого? Верно?
– Я не хотел грубить. Учти, так ты сама сформулировала.
– И все же, признайся, именно это слово ты собирался произнести?
Кэмпбел смущенно улыбнулся.
– Если говорить правду…
– Тебе она легко не дается?
– Почему же. Как ты до этого докатилась?
– Наконец-то, – сказала она со смехом. – Так вот, дорогой, катятся обычно под гору. А я поднялась к вершинам мудрости. Я поняла, что дальше жить так, как живем мы, просто нельзя. Губить природу – значит, уничтожать жизнь…
– Прости. – Кэмпбел выглядел растерянно. – «Зеленые» – это природа? А я черт-те что подумал!
Она засмеялась.
– Прости, – снова попросил он.
– Нет. Я тебя накажу. Ты сегодня должен пойти со мной на прием. Собираются законодатели мод. У меня приглашение на два лица…
– Нет, Кэт, не пойду. Для меня рауты – гвоздь в ботинке.
– И все-таки пойдем. Ты в моем представлении мужчина, который не бросает друзей. Верно?
– В беде – да. Но в радости во мне мало нуждаются. И потом, дорогая, я думал, ты крупная шантажистка, а ты оказалась маленькой льстицей. – Он помолчал, чтобы усилить эффект своих слов. – Тем не менее мне приятно слышать, что я не бросаю друзей.
– Ты прелесть. – Кэтрин поцеловала его в щеку. – Часто бывал на приемах?
– Очень.
Кэмпбел не лукавил. Он готовил агентов личной охраны шейха Мохаммеда Фахда, и по нужде ему пришлось полгода толкаться на светских тусовках.
– Премьер-министры, послы, – Кэтрин иронизировала.
– Послы? – Кэмпбел поморщился. – Вот уж кого не терплю – это дипломатов. Короли приятней.
– Почему ты не любишь послов? – Она снова не скрыла иронии: Кэмпбел на завсегдатая правительственных приемов походил очень мало.
– Потому, что не верю людям, которые не служили в армии. Вот и все.
– Рой, ты увел меня в сторону. И я поддалась, как дурочка. Ты всегда уходишь от прямого ответа?
– От какого?
– Я пригласила тебя пойти со мной. И не хочу видеть увертки. Основание может быть одно – тебя ждет другая женщина.
– Нет, – сказал он твердо. – Меня не ждут.
– Тогда ты идешь. Это решено.
– Не торопись. Может, я и пойду, но при условии, что ты меня не будешь называть Роем. Для всех я в данный момент Гарри Смит.
Кэтрин с удивлением взглянула на него.
– Ты шпион?
– Нет.
– Тогда зачем тебе другое имя? Чем ты занят, Рой?
Уходить от правды, которая определила их сегодняшние отношения, Кэмпбел не захотел.
– Тебе мои занятия вряд ли понравятся.
– Рой, свое дело выбирают не для того, чтобы оно нравилось другим.
– Так вот, мое дело – война. Если грубо – я солдат. Дикий гусь. Наемник. Солдат удачи. Как тебе будет удобней. И в данный момент выступаю как Гарри Смит. Чтобы не пятнать позором знамена Британии.
Кэмпбел говорил с ожесточением, словно бичевал себя, и это даже доставляло ему удовольствие. Он видел – каждое его слово задевает Кэтрин, но смягчать выражений не собирался.
– Между прочим, – она выждала, когда он выговорится, – иного от тебя не ожидала. Ты всегда делал глупости.
Кэмпбел неестественно громко засмеялся.
– Значит, ты убиваешь за деньги? – Кэтрин смотрела на него пристально.
– Наоборот, – ответил он. – Это я позволяю убивать себя за плату.
Кэтрин молчала. И тогда он заговорил снова:
– Милая, мы живем в мире условностей. Почему военные, те, кто носит форму и готов в любой момент стрелять и убивать по приказу правительства, окружены вниманием и уважением своего общества? А на тех, кто воюет по разовому договору, оно же смотрит с презрением?
– Видимо, потому, милый, что при всей грязности политики государства берегут свои армии для обороны. Самое гадкое они проворачивают руками наемников. Вашими руками.
И тут Кэмпбел взорвался:
– Прости, Кэт, но давай честно. Разве твои успехи в модном бизнесе не зависят от банковских индексов? Между тем все эти индексы связаны с делами, которые я проворачиваю за кулисами, куда вы стараетесь не глядеть – вам, видите ли, стыдно за меня, за нас. Пойми, мы повязаны одной веревкой. Бизнес – и твой и мой – единое целое. Вот только риск разный.
– Ты случайно не коммунист?
– Никогда им не мог бы стать.
– Почему? С такими-то взглядами.
– Потому что не верю в демократию и всеобщее равенство. В нашей жизни все слишком зыбко и призрачно, чтобы где-то были достигнуты идеалы социальной справедливости. Нам суждено жить в зоне зла. И выхода из нее нет…
– Опять же почему?
– Демократическая фразеология иссякает там, где человек, обладающий большими, чем у других, демократическими правами, убирает со своей дороги тех, которые верят в равенство и считают, будто права всем даны в равной мере.
– Как же это совместить с тем, что наша армия воюет за демократию?
Кэмпбел чуть не подскочил с места.
– Кто это сказал?! Я воюю только за деньги.
Она расхохоталась звонко, искренне.
– Рой, у тебя толстые кости черепа. Они не оставляют места для мыслей.
Кэмпбел засмеялся вместе с ней.
– Ты прекрасна! Меня еще никто так не отчитывал. Никто и никогда. Что это за образ с толстыми костями?
– Это не образ, а факт. Естественный отбор среди военных создал особого человека – «хомо милитари». Разве не слыхал, как одному полковнику с верхних этажей на голову рухнул цветочный горшок? Трах! – и разлетелся. Вояка снял фуражку, стряхнул с нее землю и сказал: « А если бы тут шел обычный клерк?»
Кэмпбел даже не улыбнулся: он не терпел анекдотов о военных. Их сочиняли ублюдки, которые вспоминают об армии, когда их жирные задницы начинает прижигать огонь конфликтов. Сколько таких слезливых и дрожащих ему самому пришлось вызволять из стран, охваченных мятежами и войнами. Кто подсчитает?
Кэтрин сразу поняла, почему шутка, неизменно вызывавшая смех в любом обществе интеллектуалов, была так холодно встречена Роем. И перевела разговор на другую тему:
– Тебе не надоело воевать?
– Кто тебе сказал, что я собираюсь это делать? Я еду инструктором. Учить людей.
– Учить воевать?
– Нет, обороняться.
– И что, выйдя из твоей школы, они не будут ни на кого нападать?
Кэмпбел скривил губы в усмешке.
– Нападение – лучшая форма обороны.
– В стране, где воюют, обстоятельства могут вынудить стрелять даже инструктора. Разве не так? Ты хоть задумывался, что можешь остаться там навсегда? В чужой стране, в далеком от нас мире. И ради чего?
– Я связан словом, – произнес Кэмпбел. – Там сегодня идет борьба, и потребовались люди моей квалификации. Интересы Запада…
Кэтрин прервала его, не дав возможности договорить:
– Ах, перестань. Рой! Какие интересы? Какого Запада? Не думай, что встретил дурочку, которая верит всему, что ей говорят. Война в Боснии ничем не угрожает Британии. Ничем. Жертва в той борьбе не наш строй, не королевский режим. А вот вы станете жертвами. Это точно. Да оставьте сербов в покое! Вдумайся и увидишь – наши политики делают все, чтобы огонь в Югославии не угасал. И там – пожар. Ты надеешься в нем уцелеть?