--- Да садись ты, холода только напустила! --- в свете лампочки салона его по детски надутые губы и наморщенный нос показались Маше забавными и она, отбросив сомнения, села в эту машину…
15 сентября 1943 года. 15-30. Леса в районе Смоленска.
Изрядно поредевшая в боях с партизанами капитана Самохина рота СС «Вервольф» кружила средь болот. Последние дни, истерзанные эсэсовцы, ведомые Иваном -- проводником из местных полицаев, шли глухим лесом и лишь изредка останавливались для еды и отдыха. Солдат в черной форме, как зверей гнали простые крестьяне, женщины и подростки, ненавидевшие и боявшиеся их. Но ведомые упрямым и бесшабашным капитаном Красной Армии Самохиным партизаны легко уклонялись от прямого боя, предпочитая тактику засад и внезапных атак. Хмурые и грязные вояки, элита СС, доедали последние разбухшие от влаги галеты и пили застоялую болотную воду, вонявшую тиной и тухлой рыбой. Многие из них были ранены и кровавый след, как нельзя лучше указывал партизанам, куда ушли враги.
Штурмбаннфюрер Иоганн Штауб, старший офицер оставшийся в строю, был вне себя от злости на бестолковых сотрудников гебитскомиссара района Кранца, бросивших его людей в ловушку партизан и своей беспомощности. Он уже сбился со счета, сколько раз посылал назад людей устроить засаду и хоть на полчаса задержать погоню, чтобы дать отдых остаткам роты. Сколько раз, заслышав сухой треск «шмайссеров» и чужое раскатистое “та-та-та” ППШ, ему приходилось пинками поднимать измученных людей и уводить их дальше на запад. Насколько хватит сил у солдат и насколько хватит сил у него самого, он не представлял. Оборачиваясь назад, Штауб читал в глазах идущих за ним какую-то обреченность, первый признак готовности бросить оружие и бежать, бежать сломя голову в неизвестность, прикрыв голову руками и ища убежища в любой зловонной яме.
В очередной раз вернулась засада. Из пяти лишь двое. Штауб, худой и бесцветный берлинец, дождался идущего последним обер-лейтенанта Зорака. Молодой обер-лейтенант не служил в СД и СС, он был из разведки Абвера. Он и еще двое солдат шли с парнями Штауба в каких-то своих, исключительно секретных целях. Ничего странного они не делали: сверялись с картой и компасом, делали фотографии пейзажей и ориентировались на месте по солнцу и звездам, высчитывали что-то в своих тетрадях, спорили из-за разницы в вычислениях --- занимались полной чушью с точки зрения Штауба, определяли места для будущих баз сопротивления большевикам. Однако они были полезны в этих диких лесах, особенно сейчас, когда на счету был каждый автомат.
--- Что там, Генрих? --- протягивая Зораку серебряную фляжку с коньяком покрытую рунами, спросил штурмбаннфюрер.
--- Русские в получасе ходьбы, --- ответил голубоглазый Зорак, останавливаясь и наполняя колпачок арманьяком. --- Они вцепились в нас мертвой хваткой. Вы верите Ивану, Иоганн?
--- Нам не кому больше верить, Генрих! --- они пошли рядом, раздвигая высокую лесную траву густо разросшуюся в болотистой почве, --- Он хорошо знает местные болота и слишком виновен перед коммунистами, что бы надеяться на прощение.
--- И все-таки, штурмбаннфюрер, Иван слишком сильно уводит нас к северу, --- возразил Зорак. --- На штабной карте там значится деревня Горелово, а она давно оставлена немецкими войсками.
Штауб придавил на щеке комара и брезгливо протер пальцы грязным платком. До прихода наци к власти штурмбаннфюрер служил в небольшой парикмахерской, и его хозяин-еврей довольно жестко следил за чистотой в заведении, заставляя Иоганна чистить до блеска полы, зеркала и ножницы. Заведение сгорело от бомбежек англичан, а старый еврей в Дахау стараниями своего бывшего сотрудника, но привычка к чистоте осталась. Аккуратно сложив платок, Штауб устало вздохнул и спрятал его в карман:
--- Это ничего не значит Генрих. В деревне мы, возможно, найдем коней и подводы для раненых. От Горелова всего лишь девять километров до станции Красное, там стоит танковая бригада Вермахта. По крайней мере, должна стоять…
Зорак вернул ему фляжку с коньяком и, сняв глубокую каску, вытер вспотевший лоб. Обер-лейтенант давно уже подозревал, что у Штауба нет точного плана выхода в расположение немецких войск и, вернее всего, они будут кружить в этих лесах пока не упадут от усталости или пуль партизан. Коней? Подводы? Штауб пребывал в счастливой уверенности, что по его первому приказанию земля и жившие на ней люди бросятся на помощь ненавистным солдатам в черной форме? Что пролитые людьми слёзы обернутся божьей благостью? Бред! Бред! И ещё раз бред! Слишком много пролито чужого пота и крови, слишком часто мясники Штауба брались за автоматы и канистры с бензином, слишком много трупов нужно было положить в могилы с обеих сторон, что бы задушить сопротивление русских. Размышляя таким образом Зорак поймал себя на мысли, что не хочет умирать в вонючей трясине болот ради фюрера, окопавшемся в своем бункере. Но он сдержал себя и ничего не возразил на этот абсурдный план. И не только воинская дисциплина сейчас удерживала готовое прорваться отчаяние, но знание того, что прояви он малейшее сомнение штурмбаннфюрер застрелит его не раздумывая. Штауб почувствовал внутреннее напряжение Генриха и, взглянув на него с тревогой и пониманием, сказал: