--- Это вы о Зое говорите?
--- Я не знаю, как её звали, --- сказал Генрих. --- Однако меня интересует другое – есть ли в Горелово партизаны?
--- Послушайте, вы это серьезно? Про партизан?
--- Идет война, --- резко наклонился к ней Зорак, --- а вы задаете мне, немецкому офицеру, совершенно глупые вопросы! Я не эсэс, но по закону военного времени и ради немецких парней умирающих в ваших проклятых болотах я применю силу! Да, мы враги, но я спас вас от партизан и если вы действительно такие гуманисты, как раструбили по всему свету, дайте мне возможность вывести своих людей отсюда. Иначе будут опять смерть и кровь. Немецкая и русская!
А ведь он не шутит, шевельнулось в голове у Маши. Он просто совершенно уверен, что идет война и она должна ему что-то рассказать. Но что? В школе, когда она была пионером, класс изучал историю родного края. Да, действительно в 43 году партизаны Самохина зажали в Горелове каких-то немцев и полностью их уничтожили. В деревне и сейчас стоит стелла с именами героев-партизан погибших той осенью, но не только. За деревней у обрыва над рекой была братская могила немцев, тех, кто попал в партизанский котел и Маша знала это место. Совсем не давно и там, заботой правительства Германии, поставили небольшой обелиск с именами погибших. Кое-какие из имен она помнила.
--- Как вас зовут? --- тихо спросила она. Если он скрупулезно играет и верит в войну, то сейчас назовет немецкое имя и может тогда она напомнит ему, что человек с таким именем давно лежит над рекой.
--- Хорошо, фройлян! --- Генрих расстегнул карман мундира и вытащил солдатское удостоверение. Тут же вспыхнул неяркий свет слабого фонарика.
--- Вы читаете по-немецки? --- протягивая ей книжечку, спросил он.
Генрих фон Зорак, прочитала Маша, и далее что-то про военную разведку Абвер и про особые полномочия. Имя, имя! Его имени не было на том памятнике. Точно не было!
Значит он просто сумасшедший. Наверное Черный Следопыт, подумалось ей. Ведь их много таких. Бродят по лесам, раскапывают старые блиндажи, роются в могилах погибших солдат и играют в войну, делая при этом деньги. Кажется этот тоже, нашел форму, автомат и…В свете фонаря она посмотрела на его лицо, которое так и не успела разглядеть в брошенном лагере. Светлые волосы, слипшиеся и грязные, выглядывали кое-где из-под каски, острый нос над тонкими губами и блеснувшая рыжим недельная щетина на щеках мало что могли рассказать о нем, парне примерно двадцати трех лет. Но глаза, наверное голубые днем и сейчас казавшиеся серыми, были полны усталости и боли.
--- Теперь мы знакомы Маша Иванцова? --- нетерпеливо спросил Генрих, забирая из застывших рук девушки документы.
Дождь пошел пуще и холодные капли вернули Машу к действительности. Который час подумала она, или может, произнесла это вслух, прежде чем взглянуть на недорогие китайские часы.
--- Час до полуночи, --- Зорак вытащил из планшета тяжелый серебряный хронометр и под туманным лучом фонаря взглянул на стрелки. Машу поразили не часы, внушительный кусок металла, а то, как этот человек сообщил время. Час до полуночи! Кто так говорит в наше время? Одновременно она заметила, что он с удивлением рассматривает коньячную фляжку, выпавшую из планшета.
Держа в руке фляжку Штауба неведомо как оказавшуюся в его сумке, Зорак молчал. Кажется, он понял этих русских. Теперь понял. Она не скажет, и не потому что ненавидит его или не боится смерти, а просто потому что не верит ему! Не верит, что враги уйдут кратчайшим путем на запад, а не сожгут село и его жителей. Она пожертвует собой ради других. Хотя Зорак никогда не принимал участие в карательных акциях, он чувствовал, что если Штауб и его мясники войдут в Горелово там мало что останется. До войны, в университете Дрездена, Генрих успел почитать русских писателей, прежде чем коричневые начали жечь книги. На кафедре математики преподавал русский, бывший профессор Казанского университета и Генрих часто беседовал с ним, пытаясь говорить на языке учителя. Профессор улыбался и приносил студенту свои переводы Пушкина и Чехова. Зораку нравилось читать Толстого и Достоевского, Чехова меньше. Понять этот народ было тяжело, однако и зачеркнуть разом всю восточную культуру, как того требовал доктор Геббельс, он тоже был не в силах.
Маша дрожала от холода. Казалось уже целую вечность они сидят в мокрых елях и играют в дурацкую игру кто кого перехитрит. Если бы не настоящий автомат, она давно бы кинулась бежать по лесу и, без труда отыскала бы дорогу к шоссе и дому, сообщила бы в милицию, но сейчас было слишком темно и нужно продолжать эту игру что бы как-то выпутаться.