Василий усмехнулся, покачал головой, произнес вслух:
– Мнят себя хитрецами, да хитрость их лыком вязана, а Соломония не признается, кто из бояр наущал ее, таит. Прознать бы!
Неожиданно легко вскочил, проходя сенями, бросил челядину:
– Подай корзно!
Безбородый отрок торопливо снял с колка подбитый горностаевым мехом плащ, накинул государю на плечи. Тот запахнулся, вышел на красное крыльцо.
Над Москвой уже сгустились сумерки. Сырой ветер дул с запада, задирал полу княжьего плаща.
Спустившись с крыльца, Василий, обойдя блестевшую лужу, направился к пыточной избе. Низкая, рубленная из вековых бревен, она, пугая всех, стояла на самом отшибе княжьего двора. Полновластным хозяином в ней был дьяк Федор.
У самой избы Василий замедлил шаг. За дверью по-звериному взвыл человек и смолк.
«Признался ль?» – берясь за ручку двери, подумал Василий.
В день, когда несли на кладбище юродивого, какой-то мужичонка вздумал кричать:
– Василия не хотим великим князем. Антихристу он продан, како и мать его заморская! Нам Дмитрия великим князем подавай! Дмитрия Ивановича! Освободим страдальца, что муки за нас принимает!
Мужика схватили, в пыточную избу доставили.
Велел Василий дьяку дознаться, чей тот мужик холоп и кем подослан, какой боярин за ним стоит.
В избе жарко, едко чадит гарь. Подручный дьяка, в одних портках, без рубахи, собирал в кучу палки. В углу горел огонь. Тут же, посреди избы, валялись железные щипцы на длинных ручках, толстый ременный кнут. Пытаемый, раздетый донага, безжизненно висел у стены.
Василий подошел, посохом ткнул в бородатое лицо. Всмотрелся. Глаза закрыты. Спросил:
– Как, Федька, выведал аль нет?
При появлении в избе великого князя с лавки подхватился дьяк, маленький, колченогий, лицо морщеное, что гриб-сморчок, ответил скороговоркой:
– С собой тайну унес, государь!
– Плохо, Федька, старался, коль не прознал, чей он и кто наущал его. Не мог холоп сам того придумать. И забил ты его попусту, рано…
У двери пригнулся под притолокой, вдруг обернулся, блеснул настороженными глазами в дьяка:
– Ох, гляди, Федька, вдругорядь сам ответствовать мне на дыбе будешь. Чтой-то хитришь! – Поднял палец, погрозил: – Чую, хитришь!
Из Москвы разные дороги на Дмитров и Калугу, но князь Семен, хоть и не с руки, решил, однако, проводить брата Юрия. В Москве повсюду послухи, о чем бы ни говорил, в одночасье Василию становилось известно.
Братья едут стремя в стремя, далеко оторвались от сопровождавшего поезда. Растянулись конные дружины, боярские колымаги, телеги с харчами. Впереди обоз Юрия, позади – Семена.
У братьев разговор один, обидами на Василия делятся.
– За несколько ден устал боле, чем за годы в Дмитрове, – говорит Юрий, не скрывая радости отъезда из Москвы.
Семен поддакивает:
– Труден братец Василий, ох как труден! С высоты на нас глядит.
Юрий переложил повод из руки в руку.
– Мыслит править по-отцовому.
– Круто берет изначала, а то забывает, что отец только с новгородскими вольностями совладал, ему же псковские и рязанские оставил. Коли нас притеснять станет, мы в Литву, к князю Александру, дорогу знаем.
– На Казань сбирается! Ха, – зло рассмеялся Юрий, – воитель сыскался. Мухаммед-Эмин укажет ему от ворот поворот.
Семен поддакнул:
– Как ощиплют Ваську татарове, враз потишает, к нам с поклоном пожалует.
– Ныне Боярской думы гнушается, сам-треть все решает, а тогда не только нам, князьям, боярам в рот заглянет, к их советам прислушается.
– Есть и на Москве бояре, кои Василием недовольны, – снова сказал Юрий. – И Соломонию он притесняет.
– В бесплодстве ее винит, а не сам ли этим страдает? – залился мелким смешком Семен.
Оборвав смех, замолк надолго. Молчал и Юрий, посматривал по сторонам. Пожухла прихваченная ночными заморозками трава, высохла. Лес местами оголился, кое-где все еще желтел и краснел сохранившейся листвой. Небо низкое, затянутое тучами. Неуютно.
Прошедший накануне дождь размыл дорогу, и кони хлюпают по лужам.
Верстах в десяти за Москвой Семен остановил коня, сказал:
– Пора прощаться.
Юрий снял шапку, не слезая с седла, обнял брата.
– Так помни уговор, Семен, друг за дружку держаться, в обиду не даваться, а при нужде в помощи не отказывать.