— Ты? — вырывается у меня от неожиданности.
— Не ждал?
Она жмет, тискает мою руку. Вглядывается мне в лицо, ждет чего-то. Чего? Что я обниму ее? Поцелую?
Вместо этого я говорю:
— Откуда ты взялась?
Напускное оживление ее уже исчезло. Она улыбается сдержанно.
— Взяла и приехала. И, кажется, как раз вовремя. Что ты смотришь на меня так дико?
Приблизилась к столу, взяла из пепельницы свою недокуренную папиросу.
— У тебя можно курить? — Закурила, выдохнула дым вверх, к потолку. — Ты извини, я тут прикорнула, дожидаясь тебя. На твоей постели. — Заговорила насмешливо: — Между прочим, я уже в курсе всех ваших новостей. Следователь. Допросы. Какие-то ножи и черт знает что… Мне шофер рассказывал. Я была поражена. Сибирь и вдруг испанские страсти. И, говорят, героиня романа — девушка? Хорошенькая? Очень?
— Зачем тебе это?
— Да, конечно, — с сарказмом бросила Вера. — Ни к чему, но в эту историю впутали тебя. Подозрения, допросы. Какая глупость! Я ведь говорила. Не надо было забиваться в такую глушь. Чего ты ждал от этих людей? Благодарности? Детская наивность!
«Зачем приехала?» — лихорадочно размышляю я.
С тех пор, как я ее видел, она как-то потускнела. Между накрашенными губами желтым блеском непривычно вспыхивает золотой зуб. Коричневое платье из дорогой шерсти плотно облегает пополневшее тело. Под глазами морщинки — тонкие, как жилочки на засохшем листе.
— Что же ты думаешь делать? — спрашивает Вера.
— Как что?
— Оставаться здесь?
— Конечно.
— Не понимаю. — Вера отходит к дивану, садится, закинув ногу на ногу. — Это безумие. Оставаться после того, как тебя облили грязью? Да где твоя гордость? Не узнаю тебя. Ты посмотри, на кого ты стал похож.
Вера вскакивает с дивана, приближается ко мне. Берет за плечи.
— Ну-ка повернись к свету. Ты всегда такой?
— Какой?
— Первобытный. Галстук не носишь. Худой, как голодающий индеец. Подстрижен как-то странно. Да есть ли у вас парикмахерская?
— Стрижет один тракторист.
— Оно и видно, что тракторист.
Мы стоим у окна. В окно смотрит малиновый закат. Чернеют, как траурные флаги, приспущенные ветви неподвижных пихт.
— Да, чуть не забыла…
Вера вынимает из чемодана зеленый с голубыми полосами джемпер, развертывает предо мной.
— Оригинальный, не правда ли? Тебе будет к лицу. — Она кидает джемпер на стол. — Примерь, я отвернусь.
— Не надо, Вера. И примерять не буду.
Вера качает головой.
— Что с тобой?
Протянула какую-то книгу. Монография Смородинова «Наука о долголетии», та самая, которую я видел в рукописи, отпечатанной на старенькой разбитой машинке. Книга свежая, как младенец, только что вымытый в ванне.
Вера испытующе покосилась:
— Ну, что скажешь?
— Что сказать? Прочту с удовольствием.
— И честолюбие твое тебе ничего не говорит?
— У меня нет его.
— Напрасно… Честолюбие — это питательный бульон, на котором выращиваются способности.
— Способности — не микробы. Стимул честолюбия — это что-то из другого мира… Во всяком случае, не из медицинского.
— А ты не боишься за себя? Ведь способности…
Мне не хотелось слушать ее. Я никогда не замечал у себя никаких особых способностей — ничто не давалось мне легко. Меня злило, когда мне говорили: «У тебя способности». Может быть, только одна способность отличала меня от моих сверстников — способность подолгу сохранять желания…
Она ходит по комнате и говорит. Она будто опасается, что в комнате наступит тишина. Голос ее звучит надтреснуто, выражения лица в сумерках я уже не различаю.
— Почему ты не хочешь быть откровенным? Молчишь, замыкаешься… Между прочим, от станции сюда меня вез какой-то питекантроп. От него жутко воняло чесноком и бензином.
— Чеснок полезен, в нем фитонциды, — вставляю я некстати, а сам думаю: «Почему она не говорит о главном — зачем она здесь». Вера продолжает с фальшивым изумлением:
— Между прочим, тебя здесь знают. Представь себе, он не хотел меня брать. Тогда я назвалась твоей женой, и он, как по волшебству, стал вежливым. «Садитесь, пожалуйста. Что ж вы раньше не сказали?» Стажера сейчас же в кузов, а меня рядом с собой. Ты, надеюсь, извинишь меня за эту маленькую мистификацию. Не могла же я идти пешком.
— Слышал бы это Нечинский! — вставляю я, стараясь сдержать раздражение.
— Можешь меня поздравить — с Нечинским все кончено.
— Что? Умер?
— Нет, зачем такие ужасы? Просто я развелась.
— Просто?
Вера продолжает с невеселым смехом: