Меня так и подмывало обнять и расцеловать его.
— И завтра пробуду, — энергично сообщает он.
Шофер уходит загнать машину во двор и спустить воду из радиатора. Колесников рассказывает:
— Раньше приехать не мог. Егоров звал, правда, а я ему ответил, что в вашу виновность не верю и ехать мне нечего, а сейчас у меня другое дело. Скажу прямо — поступило заявление, жалоба. Надо будет разобраться. Но об этом завтра.
— От кого?
— Ну, этого говорить не обязательно, но вы, видно, и сами догадываетесь.
До полуночи болтали о медицине, о биологической защите астронавтов, о полетах на другие планеты. Настроение у меня было такое, словно из темного колодца я поднялся наверх, к солнцу, к воздуху. Нечаянно как-то проговорился о своей тоске по научной работе, о мечтах своих. Колесников отнесся одобрительно.
— А что? Больницу выстроите. При ней оборудуем небольшую лабораторию. Хотя бы в том помещении, где у вас сейчас здравпункт. Работайте, сколько душе угодно. Все от вас зависит. Мало ли сельских врачей научной работой занимались? За примером далеко не ходить — ваш отец. Какие замечательные операции делал, молодежь учил… Дерзайте! А со старостью люди только начинают бороться, только еще на подступах к овладению проблемой. Впереди горы работы. Каждому дело найдется…
Утром Колесников рассказал мне содержание заявления:
— Жалуются на то, что вы были грубы с Лаврентием Погрызовым. Не дали ему справки о болезни, в результате его уволили с работы. Как было дело?
Я рассказал о столкновении с Погрызовым, о том, что болезнь его была симуляцией.
— Понятно. Я еще кое-что уточню, но в общем картина ясная.
Он подробно расспросил меня о смерти Вани Елагина, о ранении Андрея, не перегружаю ли работой Погрызову.
— Кроме того, вас обвиняют в том, что вы пьете «казенный спирт». Так и написано «казенный». Кажется, даже через «о». Я пожал плечами:
— Мало ли что можно написать!
— Прощаться не будем, — закончил Колесников, — вечером я к вам забегу.
Пришел он, когда уже стемнело.
— Вот и все. Был у Елагиной. Говорил с людьми. Факты, указанные в заявлении, — ложь. Осталось только побывать на медпункте.
Он осмотрел инструментарий, аптеку.
— По нынешним временам уже бедновато. На оборудование денег не жалейте, мы поддержим.
Просмотрел карточки больных, остался недоволен.
— Карточки заполняете небрежно. Откуда у вас эта «врачебная» лихость в почерке? Ну что здесь написано? То ли «геморрой», то ли «гайморит»? Нехорошо пишете, размашисто. Девушке, должно быть, не таким почерком письма пишете. Не так ли? Ну, краснеть незачем, а исправиться необходимо. Кроме того, не следует чересчур увлекаться антибиотиками. У вас получается из пушки по воробьям. Чуть что — пенициллин. Нельзя так. И еще замечание — не надо быть таким грустным.
— Я не грустный.
— Несколько пришибленный. Это есть. Напрасно. Я сегодня говорил о вашей работе со многими людьми, не только с Новиковым и Егоровым. О вас отзываются с благодарностью. У вас много друзей.
— И врагов немало.
— Кого вы имеете в виду?
— Погрызову, ее брата, Окоемова. И еще есть…
Колесников улыбнулся:
— Какие это враги? Вы преувеличиваете. Конечно, цель всяких Погрызовых да Окоемовых в том, чтобы вы ушли отсюда или примирились с ними. Но народ не поддержит, и ваше дело не мириться. Между прочим, мы давно знали о том, что Погрызова — неважный работник, но все думали — исправится. А теперь я вижу: необходимо расстаться с ней.
«НЕТ У ТЕБЯ ПАПЫ»
Надя уехала. Я так и не успел поговорить с ней. Вернее, она так и не захотела поговорить со мной. Самое плохое то, что я не знаю, где она. И узнать не у кого. К Невьяновым я идти не могу, да они и не скажут. Семен Иванович не желает даже разговаривать со мной.
Надю осуждают за то, что уехала, никого не предупредив, не снявшись с комсомольского учета, бросила работу, даже не попросив замены. О ней говорят не «уехала», а «сбежала». Осуждают, вероятно, и меня, хотя никто не говорит мне этого в лицо. Но больно и стыдно, когда Олег говорит о Наде:
— Вот так Надежда! Не ждал от нее такого номера.
Меня раздражает слово «номер». Неужели не мог найти другого? Он-то лучше других знает, почему уехала Надя. Знает, как тяжело все это.
Без Нади моя жизнь внешне мало изменилась: так же я встаю утром, обтираюсь холодной водой, завтракаю, веду прием, затем посещаю больных на дому. Все как будто по-прежнему, но только теперь я понимаю, насколько Надя теплила и освещала мою жизнь.