Ночью он звонил летчику Иванову, спрашивал о неполадках. Связь с селом налаживали долго. Потом договаривался с архангельским начальством. Запасной мотор для самолета находился на ледоколе. Архангельск давал быстроходный катер. На нем до самолета день пути. Иванов уверял, что на смену мотора уйдет несколько часов.
Утром мотор был перегружен с ледокола на катер.
ПОРОСЯТ ПРИВЕЗЛИ
— Поросят привезли! Петя! Решетов, помоги-ка! — позвал завхоз Малашенко.
И мы грузили поросят. Передавали их из рук в руки с пристани на корабль. Нас было человек восемь.
Поросята скользили копытцами по металлическому полу загона, перепуганно визжали.
— Свой скотный двор завели, — сказал кто-то из матросов.
Потом на пристань пригнали стадо коров. Их грузили лебедкой, по одной.
Под брюхо пропускали широкие ремни. И вот корова уже в воздухе. Растопырив ноги, вытаращив глаза, крутит головой, даже не мычит.
Стрела подъемника поворачивается, и корова осторожно ставится на палубу за загородку, там, где уже толкают друг друга упитанные поросята.
— Без свежего мяса в Арктику нельзя, — объясняют всем опытные люди. — Без свежего мяса — цинга.
— Отто Юльевич, Отто Юльевич! Лучшие папиросы со склада уже тютю. На Землю Франца-Иосифа увезли, — снова прибежал завхоз.
— Берите другие, — рассмеялся Отто Юльевич.
Во время обеда я успел сделать шарж на начальника научной станции с Земли Франца-Иосифа. Наши папиросы «Тройка» по торосам он увозил на тройке собак, а сзади нацепил себе пропеллер.
— Молодец, Решетов, — смеялись в кают-компании.
И тут я решил попроситься в последний раз. Не возьмут — в эту же минуту уйду с корабля, сяду на московский поезд.
Но меня опередил профессор Визе.
— Может быть, захватим его с собой, Отто Юльевич? — сказал он.
— Но как же мы его здесь устроим? Места на ледоколе нет совершенно.
— Место я уже нашел, — вставил Муханов. — Петя ведь на все согласен. Ты библиотекарем быть согласен, Петя? Тем более и книги сам перетаскивал.
Конечно, я был согласен!
— Так-так, — сказал Отто Юльевич. — И будете помогать научным работникам.
— Я готов, конечно, готов…
— Так-так, — снова сказал Отто Юльевич. — И естественно, во время авралов работать вместе со всеми.
Когда он отошел, Муханов хлопнул меня по плечу:
— Порядок, Петя, поздравляю тебя с зачислением в экспедицию. А жить будешь в каюте пилотов, если захочешь. Они все равно не успеют. Ты чего, не рад, что ли?
Конечно, я был рад. Но так сильно я мучился эти дни, что вот и на ледоколе в каюте живу, а все равно своего не добился, что сейчас, когда все так благополучно кончилось, стало даже как-то грустно.
Но тут снова подошел Отто Юльевич.
— Но учтите, Петя, мы берем вас только до Северной Земли. Дальше вы пересядете на «Русанов» и вернетесь домой.
— Спасибо, Отто Юльевич, — прошептал я.
— Когда он к нам прибыл? Три дня назад? — спросил Шмидт Муханова. — С того дня и начисляйте ему зарплату.
ЭТИ ОБОРВАННЫЕ МАЛЬЧИШКИ
Эти оборванные мальчишки появились на ледоколе неизвестно откуда. Не по трапу же они поднялись на судно. Их бы наверняка вахтенный не пустил.
Я сам когда-то беспризорничал и мог пролезть, если хотел, куда угодно.
Но в Москве беспризорники перевелись уже давно.
«Дать им поесть, пока никто не заметил, и увести с судна», — подумал я.
Обоим было лет по десять, только один был меньше ростом.
Не успел я ничего им сказать, как тот, что поменьше, сказал:
— Нам капитана Воронина.
— А самого Отто Юльевича не хотите?
И вдруг капитан Воронин крикнул сверху:
— Ребята! Идите сюда.
И беспризорники смело пошли к нему.
Подошел и Отто Юльевич. Он поздоровался с мальчишками за руку.
— Тебя как зовут? — спросил он того, который был меньше.
— Вовка, а его — Артем.
— Придется эксплуатировать детский труд, Владимир Иванович, — сказал Шмидт Воронину. — Работаете вы как, ребята, — на совесть или шаляй-валяй?
— Да мы, — ответил маленький, — да мы лучше всех в порту котлы чистим. Вы кого угодно спросите. Мы к вам сами напросились.
— Это точно, хорошо работают, — подтвердил Воронин.
— Тогда за мой нелепый вопрос прошу извинить, — сказал Отто Юльевич.
«Мне же про них рассказывали, — вспомнил я. — Чистильщики топок. Топки на кораблях такие узкие, что взрослый человек там застрянет. Вот и приходится ребят посылать, чтоб они все узкие места прочистили».
— Петя! — Отто Юльевич увидел меня. — Пожалуйста, отведите этих рабочих людей в машину.
— Айда за мной! — скомандовал я им.
Но маленький вдруг остановился и проговорил:
— Дяденька Шмидт, возьмите меня к себе на ледокол, а?
— Это почему? Или у тебя отец дома строгий, что жить на берегу невозможно?
— Отец у меня хороший. Я сам хочу, чтоб по всему Северному пути. Возьмите, а? Я все умею делать. И отца бы уговорил, он бы отпустил.
— Не могу, дорогой мой Вовка.
«А ведь я совсем недавно просился так же, как эти мальчишки, на любую работу», — подумалось мне.
— Уж ты извини, я тебя возьму лет через десять, или вон — капитан Воронин — он точно возьмет. Верно, Владимир Иванович?
Воронин согласно кивнул.
— Хорошо вам, у вас и отцы небось капитаны были, и сами вы… А мне-то сколько ждать… — говорил, уходя, Вовка.
Этих слов никто, кроме меня, не слышал, потому что я уже вел их вниз, в машинное отделение.
ГЛАВА ВТОРАЯ
«Мало найдется работников в области культуры и науки, которые в своей работе не соприкасались бы так или иначе с Отто Юльевичем, — столь разнообразен был круг его деятельности и интересов… Работавшим с ним в одной специальной области всегда казалось, что именно она и увлекает Отто Юльевича более всего».
Отец Отто Юльевича не был капитаном.
И сам Отто Юльевич мог бы пойти в сапожники или в портные, но только не в ученые и путешественники.
Шмидта всю жизнь называли везучим. И со стороны это казалось так…
На самом же деле Отто Юльевичу, пожалуй, чаще не везло. Но он умел покорять обстоятельства и выходил победителем из невезения.
Он родился 1 октября 1891 года в тихом провинциальном белорусском городе Могилеве.
Его дед был обрусевшим прибалтийским немцем. Всю жизнь он батрачил на зажиточных людей и под старость арендовал кусочек «своей» земли — мызу.
Дед по матери был латышом. Но жизнь у него проходила в точности так же, как у деда по отцу. С детских лет батрачил и под старость — кусочек земли.
Отец Отто Юльевича, Юлий Шмидт, мальчиком пошел в ученики к часовщику. Он был слабым и часто болел, физический труд давался ему плохо. От часовщика он перешел в писчебумажный магазин, стал даже приказчиком — продавцом. Расхваливал покупателям тетради и чернила, продавал карандаши, всю выручку вечером сдавал хозяину. Здоровье его было по-прежнему слабым. В свободное время он любил помечтать. Он мечтал о независимой жизни.
Независимую жизнь Юлий Шмидт представлял так.
Неожиданно в городе появляется новая лавка. Там тоже продаются карандаши и перья, чернила и бумага. И за прилавком по-прежнему стоит он, Юлий. Но над входом вывеска: «Юлий Шмидт. Писчебумажные товары». И никто им не помыкает, не придирается, не подсматривает за ним. Он сам себе в лавке хозяин. Покупатели держатся с ним уважительно. Пусть выручка у него будет мизерная, лишь бы прокормиться. Но зато свое дело.