— Хорса, кто еще, кроме нас, знает о прибытии гонца? И кто еще знает о том, какие вести он принес? — осведомился Конан, когда волшебный луч погас и комната стала заполняться свежим сумраком близкой ночи. Закат в Тарантии был короток, не то что на севере.
Едва заметная усмешка тронула бледные губы гандера.
— О гонце не знает никто, кроме стражников у ворот дворца, где принимают королевских вестников. Суть послания известна только тебе, кениг, мне и послу.
— Он уже наверняка растрепал обо всем какой-нибудь смазливой кухарке,— резонно предположил король.
— Я так не думаю, — возразил Хорса. — Вино, которое я дал гонцу для подкрепления сил, поможет ему спокойно отдыхать сутки, и только колдуну будет по силам заставить его заговорить. После же...
— Пусть живет,— махнул рукой Конан. — Мы будем готовы раньше, а его возьмем с собой.
Хорса вопросительно взглянул на своего повелителя.
— Я еду на север, во Фрогхамок.— Король встал со скамьи. Его могучая, скульптурно безукоризненная фигура, казалось, сейчас засветится от наполнившей ее новой силы и жажды действия.— Никто не должен знать, где я. Наоборот, пусть думают, что я в столице. Пьянствую, балуюсь в серале, развлекаюсь предсказаниями — все, что угодно, лишь бы эти жирные тарантийские индюки думали, что их новая потеха, король-варвар, неотлучно рядом. — Конан хрипло хохотнул. — Я подохну без дела в этом каменном мешке со скуки скорее, чем от отравленного стилета или фокуса какого-нибудь полоумного мага! С собой я возьму тебя и еще тех, кого позже назову сам. Ну а гонец, я думаю, проснется уже в пути, — осклабился король. — А теперь, Хорса,— Конан уселся на скамью, — расскажи мне остальное, да не слишком тяни: у нас мало времени.
Хорса обладал великолепной памятью. У гандеров не было в обычае вести записи о событиях фамильной истории. Знаками записывались только религиозные гимны, а потому каждый уважающий себя гандерский рыцарь — да что там рыцарь, каждый землепашец и пастух! — должен был помнить наизусть все длиннющее и ветвистое родословное древо и список всех великих и малых деяний своих славных предков. Горцы полуночного восхода, впрочем, отличались тем же, так что королевский поверенный и гонец от Мабидана быстро нашли общий язык, чему, правда, немало поспособствовало старинное вино Хорсы.
Вскоре король услышал краткое изложение легенды о подгорных нелюдях, пещерном убежище последователей Илу Всеединого и черном драконе. В отличие от просвещенного Юния король-варвар отнесся к рассказу гораздо серьезнее и слушал куда внимательнее. Конану, впрочем, не мешал ни туманный флер романтизма, ни предубеждение, вызванное досужими россказнями о чудищах, колдунах, воинах-монахах из Кхитая и факирах из Вендии. Все это он видел собственными глазами и, если можно так выразиться, трогал собственными руками, а уж тяжесть толщ горной породы над головой и ожидание смертельного удара из непроглядной тьмы подземелья, безжалостные путы заклинания и кружение полупрозрачных призрачных силуэтов врезались в его память столь же заметно, как рубцы ран легли на загорелую кожу. С драконами королю «повезло» чуть меньше, хотя и без них не обошлось.
Король слушал Хорсу и тут же прикидывал, что он может заработать в этом путешествии, кроме свежей радости пережить новое приключение, и во что может обойтись затея в случае неудачи. Умирать, едва став королем, Конану вовсе не хотелось. Ныне его персона ценилась несколько дороже, нежели персона двадцатилетнего наемника. Во всяком случае, Страбонус или Ездигерд дали бы намного больше.
«Итак,— рассуждал Конан,— что мы имеем? Четыре отпечатка драконьей лапы и два десятка исчезнувших овец. К этому надо добавить двух столичных снобов, заплутавших по дурости в горах, и трех сопровождающих. О косоглазых демонах, живущих под холмами, не было сказано ни слова. Возможно, они и передохли в своих каменных мешках за шестьсот лет, придушенные своим же Великим Каноном. Впрочем, вполне вероятно, что он и сам давно приказал долго жить, ибо вряд ли его поклонники могут отыскать достаточное количество жертв, чтобы этот Нергалов дружок сохранял приятную упитанность».
Но легенды киммерийской юности мало походили на забавные страшилки для малышей: Седая и впрямь скрывала тайну, а ночью в холмы отправлялось не меньше десятка крепких, хорошо вооруженных мужчин, и то если возникала крайняя необходимость. К тому же аквилонские пастухи с другой стороны гор не очень спешили освоить для жительства холмистые пажити предгорий и тем более не рвались прогуляться по пещерам.
Что до потомков каких-то могучих племен древности, то в их реальном существовании Конан очень сомневался. Ему встречались мертвые города забытых народов, однако в руинах ничего не находилось, кроме какой-нибудь скверной замогильной нежити, которую успел прибрать к рукам очередной черный колдун или целая гильдия таковых.
Дело было в драконе. Король твердо знал одну непреложную истину: где есть дракон, там непременно есть то, что этот дракон охраняет. А охранять что-нибудь неинтересное или малоценное ни один даже самый захудалый ящер не станет. То есть тут, скорее всего, пахнет не чем-нибудь, а золотом, при этом в изрядных количествах, а то и еще чем-то стоящим в довесок — может, реликвией вроде горшка джавидов. Конан в очередной раз подивился, как это к месту помянул он сегодня Мораддина: вот уж кто пригодился бы в подземных поисках! Увы, найти достойного потомка достойного Гроина за одни сутки вряд ли сумел бы даже сам Митра.
План ближайших действий был уже готов, когда Хорса, снова сбившийся на гандерскую манеру изъясняться, заканчивал рассказ о том, где, кто и при каких обстоятельствах последний раз видел пропавший охотничий отряд и как тем же утром, когда белый туман уполз в свои дневные убежища, в распадке у ручья нашли два драконьих следа, а третий и четвертый — близ вершины соседнего холма, у расселины в камнях. Последняя подробность несколько насторожила Конана: судя по легендам, именно в таких местах были входы в обиталища желтолицых, словно кхитайцы, паков.
Значило ли это, что черный дракон каким-то образом все же был связан с подгорной нечистью, или же ни о чем не говорило — неизвестно, но это следовало учесть. Подумав о нечисти, Конан тут же осекся. Джавидов он тоже поначалу считал нечистью и мерзким отродьем Нергала, а что оказалось на деле? Поторопиться стоило, но спешить — никогда.
— Все понятно, Хорса. Ты, как всегда, сделал все отлично, а потому отправишься со мной. Я бывал в подземельях и не сомневаюсь: твоя внимательность пригодится там больше, чем здесь. Публий сейчас крепко держит Тарантию, и я не вижу причины, отчего бы мне не прогуляться на неделю-две к старому верному Мабидану. Он был на моей стороне во всех передрягах, вот и повод изъявить ему свое благоволение. Как тебе новая королевская блажь? Я ценю твое слово, хотя от своего не отступлюсь.
— Ты не труслив, кениг. И меч твой — не худший клинок королевства,— почтительно ответил гандер. — Удача любит тебя, и Митра сегодня послал знамение — зеленый луч. Долг воина следовать за кенигом, пусть даже тот не очень умен и не слишком щедр. Ты же — воин, и ты помнишь о своих воинах. В сказаниях нашей страны говорится о кладе великого черного змея, властелина высот и глубин. Некогда змей повелевал страной гандеров, пока те не сделались сильны и непобедимы. Тогда змей ушел в свои небесные и подземные владения, а для гандеров оставил тайный клад. Только величайшему кенигу откроется завещание великого змея. Ты — великий кениг, и, может быть, предание говорит о тебе. Я последую за тобой.
— Я знал, что ты ответишь так.— Король возложил железную руку на плечо Хорсы.
Молодой гандер чем-то напомнил королю Бальфуса, убитого пиктами близ Черной реки. На миг ему стало жаль Хорсу: молодой человек мог запросто погибнуть ради прихоти короля. Но Конан знал, что гандер, давший слово, на попятный не пойдет, чего, впрочем, никогда не делал и сам киммериец. Они оба были упрямы, и, значит, так определили боги. Хорса был прав.