— Знаешь, мне все время чудится какой-то грохот, — сказал Винтер.
— Какой еще грохот…
— Так… ничего. Как будто собирается гроза. Гром с небес.
Рингмар посмотрел на своего молодого начальника. У Винтера под глазами появились темные круги, словно у индейца в боевой раскраске. Волосы отросли до плеч.
— Может, я все и напридумывал, — произнес Винтер. — Возможно, Якобссон всего-навсего невинный наблюдатель.
— Невинный курьер, — поправил Рингмар. — Но невинных курьеров в таких делах не бывает.
— Расстреляем?
— Я не против… только пусть сначала Коэн его немного помучает.
Винтер пролистал распечатку допроса. В письменном виде все эти вопросы и ответы его почему-то раздражали. В последние два или три года у него постоянно появлялось это чувство. Словно бы все, что говорилось, всего лишь фикция, имеющая весьма отдаленное отношение к реальности. А до самой реальности не доберешься. Допрос — это игра, и обе стороны понимают это. Еще точнее — военная игра, и в ней нет даже следа истины, до которой пытается добраться один из воюющих — до тех пор, пока он не измотает соперника настолько, что занавес лжи на мгновение падает, открывая совершенное зло — иногда только краешек, иногда чуть больше, но всегда коротко. Проглянет — и тут же спрячется в тумане измышлений и полуправды.
Слова… и голоса, похожие на ветер, доносящий откуда-то из неизвестного мрака зловоние разрушения. Голоса — ветер, порой штормовой, а слова — камни, которые шторм срывает со своих мест. Можно зажмуриться и услышать шум бури. Или, если не увернуться, получить по макушке камнем.
— Он говорит, женщине могло быть и сорок, и двадцать пять.
— Из-за темных очков, вероятно. Если они на ней были. И если она вообще существовала.
— Ничего необычного в таких делах нет… — задумчиво сказал Винтер. — Кому-то вроде Якобссона кто-то поручает выполнить задание, которое он, в свою очередь, получил от третьего лица, а тот… Тут мы через два или три колена подбираемся к источнику. Тому поручил убийца.
— В общем, да… в уголовном мире так и делают.
— Значит, надо отматывать цепочку в обратном направлении.
— Он должен был бы сразу сказать правду. — Рингмар потер переносицу. — Как, когда и от кого.
— Я тоже об этом думал.
— Если он всего лишь порученец… и ничего не знает и не ведает, почему бы ему не сказать правду сразу?
— Вот именно.
— Это может означать только одно: он знаком с тем, кто поручил ему платить по счетам. С этой женщиной… если это женщина.
— Может быть…
— И с деньгами не все ясно… получил ли он какие-то деньги?
— Неизвестно.
— Все это и надо из него выжать.
Наконец объявили розыск. Велльман объяснил журналистам причину задержки и сделал это настолько профессионально и убедительно, что Винтер начал подумывать — может, он недооценивает Велльмана?
События последнего месяца опять оказались в центре внимания. Винтер читал подробности собственного следствия, изложенные языком газетной прозы. Читал и откладывал в сторону. Лучше всех был материал Бюлова — ничего удивительного. Винтер выполнил свою часть договоренности.
Он согласился провести пресс-конференцию завтра утром. Только завтра, не раньше.
В кабинете, кроме него, никого не было. Он позвонил на коммутатор и попросил переводить все звонки на Рингмара или Меллерстрёма — именно в такой очередности. Он зажмурился, надул щеки и несколько раз коротко и шумно выдохнул — пуф, пуф, пуф, пуф, — чтобы прочистить мозги. Положил перед собой пачку рисунков и опять зажмурился, стараясь отогнать посторонние мысли и привычные шаблоны. Он должен увидеть эти рисунки глазами ребенка. Никаких стереотипных выводов и оценок.
Бригада водолазов со специальным оборудованием обшарила дно озера. Еще раз обыскали лес в округе. Опять поговорили с жителями окрестных домов.
Фотографии, найденные в квартире Хелены Андерсен, напечатали в газетах и на плакатах. Просмотрели записи учета населения. Хелена Андерсен жила в квартире в Норра Бископсгорден три года, а до этого в Бакаплане, тоже в съемной квартире. Йенни родилась в Восточном госпитале. Отец неизвестен — так записано в метрике. Хелена сама занималась ребенком, никто ей не помогал.
Она обращалась в социальные службы. Вернее, наоборот — социальные службы обращались к ней. Проверяли, приходили домой. Сделали вывод, что она вполне справляется с воспитанием ребенка. Ни один социальный работник, а Винтер говорил с тремя, ничего не помнил.