Темноволосый, щуплый и неопрятный на вид, он томно повернулся на мой стук и спросил, не вставая, по какому я делу. Когда я сказал ему, кто я таков, он проявил некий интерес, ведь мой дед возбудил в нем любопытство, изучая его странные сны, но так и не объяснил причин своих исследований. Я не стал расширять его знаний в этом отношении, но попытался с некой хитростью разговорить его. В короткий срок я пришел к убеждению в его полной искренности, поскольку он говорил о снах в манере, не оставлявшей никаких сомнений. Эти сны и их подсознательный след значительно повлияли на его творчество, и он показал мне мрачную статую, чьи очертания почти заставили меня содрогнуться от силы мрачного воздействия. Он не мог припомнить, чтобы видел это существо воочию, кроме как на собственном сновидческом барельефе, но очертания сами бессознательно возникли у него в руках. Это был определенно тот же исполинский образ, о котором он бормотал в бреду. Вскоре стало ясно, что он в самом деле не знал о тайном культе ничего, за исключением того, на что его навели беспрестанные расспросы моего деда; и я снова попытался придумать, как еще он мог разведать об этих удивительных образах.
Он рассказывал о своих снах в странно поэтической манере; позволяя мне с ужасающей четкостью видеть сырой циклопический город из скользкого зеленого камня, где, как чудно он выразился, сама геометрия вся была неверна, и слышать с пугающим предвкушением несмолкающие, наполовину воображаемые призывы из-под земли: «Ктулху фхтагн», «Ктулху фхтагн». Эти слова составляли часть того страшного обряда, который отсылал к сонному бдению мертвого Ктулху в его каменном склепе в Р’льехе, и я ощутил себя глубоко взволнованным вопреки своим рациональным убеждениям. Уилкокс, я уверен, по некой случайности услышал о культе, а потом забыл о нем в обилии его равно необычных книг и образов. Позднее, в силу его крайней впечатлительности, это нашло подсознательное выражение в его снах, в барельефе и в ужасной статуе, которую я теперь наблюдал; посему выходило, что он дурачил моего деда совершенно невинно. Юноша был из тех, кто одновременно слегка жеманен и слегка невоспитан, что я никогда не приемлю, однако признать в нем гениальность и честность я готов вполне. Я простился с ним дружески и пожелал всех успехов, какие только сулят его таланты.
Вопрос культа по-прежнему пленил меня, и порою у меня случались видения личной славы в связи с исследованием его происхождения и связей. Я посещал Новый Орлеан, говорил с Леграссом и другими участниками того налета, видел страшный образ и даже опрашивал тех из заключенных полукровок, кто еще был жив. Старик Кастро, к сожалению, несколько лет назад умер. То, о чем мне тогда поведали в таких красках из первых уст, пусть оно и служило не более чем обстоятельным подтверждением записей моего деда, взволновало меня вновь; и я почувствовал уверенность, что очутился на пути к весьма подлинной, весьма тайной и весьма древней религии, чье открытие превратило бы меня в видного антрополога. Я по-прежнему придерживался безусловного материализма, каковой мне хотелось бы сохранить и поныне, и я с почти необъяснимым упрямством отбросил заметки о снах и вырезки о диковинах, собранные профессором Эйнджеллом.
Что я начал подозревать и в чем ныне, боюсь, убежден, так это в том, что смерть моего деда была вызвана вовсе не естественными причинами. Он упал на узкой улочке, поднимающейся на холм от старинной набережной, кишащей нездешними выродками, после того как его толкнул какой-то негритянский матрос. Я не забыл о помесях и морских исканиях среди культистов Луизианы, поэтому не удивлюсь, если выведаю о тайных средствах и ядовитых иглах, столь же беспощадных и столь же древних, как и известные загадочные обряды и верования. Леграсса и его людей действительно не тронули, однако один моряк из Норвегии, который кое-что видел, мертв. Разве не могли подробные расспросы, что вел мой дед после добычи сведений от скульптора, достигнуть злых ушей? Я полагаю, профессор Эйнджелл погиб потому, что слишком много знал, или потому, что, весьма вероятно, мог узнать. Уйду ли я за ним вслед – еще лишь предстоит увидеть, но и теперь мне известно немало.