Я полагаю, что над водой поднялась лишь единственная вершина, ужасающая цитадель, увенчанная монолитом, где был погребен великий Ктулху. Когда я думаю о масштабе всего того, что может там крыться, мне едва не хочется немедленно покончить с собой. Йохансен и его люди пришли в трепет перед космическим величием этого вымокшего Вавилона старших демонов, они, должно быть, безо всяких подсказок догадались, что во всем этом не было ничего ни от этой, ни от любой другой здоровой планеты. Трепет перед невероятными размерами зеленоватых каменных блоков и головокружительной высотой великого резного монолита и ошеломляющего тождества колоссальных статуй и барельефов со странным образом, найденным в алтаре на «Алерте», – этот трепет мучительно передавался каждой строкой оробелого описания помощника.
Не имея понятия о футуризме, Йохансен добился чего-то весьма к нему близкого, говоря о городе, ибо вместо описания какого-либо определенного сооружения он ограничился лишь общими впечатлениями от необъятных углов и каменных поверхностей – слишком великих, чтобы относиться к чему-либо на этой земле, и нечестивых от ужасных изображений и иероглифов. Я упомянул его высказывание об углах, поскольку оно наводит на мысль о том, что поведал мне Уилкокс, говоря о своих отвратительных сновидениях. Он поведал, что это место из его грез обладало ненормальной, неевклидовой геометрией и отталкивающе изобиловало сферами и измерениями, отличными от наших. И вот непросвещенный моряк чувствовал то же, видя перед собой ужасающую реальность.
Йохансен и его люди высадились на отлогий илистый берег этого чудовищного акрополя и стали взбираться по скользким титановым блокам, которые никак не могли служить лестницей для смертных. Само солнце на небе чудилось искаженным, когда они глядели на него сквозь преломляющие свет испарения, исходящие из этой промоченной неправильности, и извращенная угроза со зловещей неопределенностью таилась в тех неимоверных углах высеченных пород, которые сперва казались выпуклыми, а стоило посмотреть вновь – уже виделись вогнутыми.
Нечто очень похожее на испуг охватило всех мореплавателей еще прежде, чем они заметили что-либо более определенное, чем камень, ил или траву. Каждый сбежал бы оттуда, если бы не опасался презрения товарищей, и они лишь вполсилы – и, как выяснилось, тщетно – вели поиск какого-нибудь сувенира, который можно было забрать с собой.
Родригес, португалец, взобрался на основание монолита и криком известил о своей находке. Остальные последовали за ним и с любопытством взглянули на огромную резную дверь с уже знакомым барельефом, где изображался кальмарообразный дракон. Это, по словам Йохансена, напоминало большую амбарную дверь, которую все распознали по вычурной перемычке, порогу и косякам сбоку, хотя и не могли определить, лежит ли она горизонтально, как люк, или под наклоном, как наружный вход в подвал. Как и отмечал Уилкокс, геометрия этого места была совершенно неправильной. Здесь невольно приходилось усомниться в том, что море и земля горизонтальны, из-за чего и относительное положение всего прочего представлялось фантастически переменчивым.
Брайден надавил на камень в нескольких местах, но безрезультатно. Затем Донован стал осторожно прощупывать края, попутно нажимая на каждую точку. Он бесконечно взбирался по гротескной каменной лепнине – вернее, это можно было бы назвать взбиранием, не будь вся поверхность горизонтальна, – пока остальные гадали, как вообще в этой вселенной может существовать настолько огромная дверь. Затем верхняя сторона панели площадью в целый акр начала, очень плавно и медленно, опускаться, и стало видно, что она балансировала на весу. Донован то ли соскользнул, то ли сдвинулся, то ли вниз, то ли вдоль косяка и очутился рядом с товарищами, после чего все наблюдали за загадочным снижением чудовищного резного входа. Панель ненормально сдвигалась по диагонали в этой фантазии призматического искажения, отчего все правила материи и перспективы казались нарушенными.
Проем чернел в почти осязаемой темноте. Эта беспросветность на деле представлялась лишь положительным качеством, ибо она скрывала части внутренних стен, которые должны были там показаться. И она вырывалась наружу, будто дым после множества эонов заточения, заметно помрачая солнце, выпархивая на дряблое, выпуклое небо, хлопая перепончатыми крыльями. Запах, исходивший из недавно вскрытых глубин, был невыносим, и наконец чуткому Хокинзу показалось, будто внизу раздалось неприятное хлюпанье. Все прислушались, напрягши слух, до тех пор, пока не показался Он, шатко переваливаясь, чтобы слепо просунуть свою студенисто-зеленую громаду в черный проем, в гнилой воздух отравленного безумного города.