Что если я изменюсь настолько, что перестану быть собой, стану другим... человеком ли? Как это изменение повлияет на мою сущность? Буду ли я еще человеком, или утрачу человеческие черты, полностью растворюсь в новом?
– Костя! – вырвал меня из воспоминаний и раздумий знакомый до боли голос. - Привет!
– Анюта?! – выдохнул я. Сердце болезненно сжалось. Это был подлый способ вырвать меня из самобичевания, но я был благодарен Максиму за эту попытку.
Я стал взрослым рано, когда мы потеряли родителей и остались одни на попечении нашей престарелой тетки, которой мы были как таковые не нужны. Едва дождавшись моего совершеннолетия, я подал документы на попечение моей младшей сестры и даже прошел через суд, где пришлось доказать мою состоятельность как опекуна для нее. В армию я пошел позже, с трудом, но выбил отсрочку до наступления совершеннолетия сестренки. Работал на двух работах, чтобы выжить самому и сделать все возможное для нее. Потом ушел в армию. Когда вернулся, не узнал в молодой и красивой женщине мою маленькую Анюту. Сам поступил, отучился и...вот я здесь, а по ту сторону динамика единственный человечек в моей жизни, ради которого я готов перевернуть весь мир.
– Как ты здесь? – ее голос полон печали, это причинило мне боль.
– Макс, должен был тебе рассказать, – нехотя отозвался я.
– Расскажи мне сам, – с нажимом потребовала она, наверняка нахмурила брови. Я улыбнулся. Она всегда была такой, требовательной. Я старался ее оберегать от всего. А она требовала, чтобы я относился к ней как к взрослой и рассказывал все без утайки.
– Ты иногда прям как мама, – я улыбнулся от этих греющих душу воспоминаний, – такая же строгая.
– Хватит мне зубы заговаривать… Кость! – наверняка сжала свои маленькие кулачки.
Когда она говорила таким тоном, я всегда улыбался. Она плохо помнила маму, но уверенно ее копировала, даже интонация ее голоса в такие моменты была совершенно мамина. Помню, как мне было достаточно одного взгляда на маму, чтобы понять, что я пропал. Мне даже не нужно было слышать ее слов, по ее глазам я понимал все, что она хотела мне сказать. Вот и Аня такая же. Она всегда была как на ладони.
– Я заражен. – выдохнул и ответил, нехотя. – Скорее всего, скоро я обращусь, только не знаю в кого и когда. – закрыл глаза. – Прости меня!
– За что ты просишь прощения? – со слезами в голосе спросила Аня. В этот момент было желание разорвать весь мир, ее слезы ранили меня больше всего.
– Я обещал быть тебе опорой… быть рядом... – я с трудом проглотил ком,– всегда.
– Дурак! – шмыгнула она носом, наверняка он раскраснелся, как было всегда, когда она плакала. – Ты самый лучший брат и…друг. – ее голос сорвался. В моих глазах тоже стояли слезы, но я изо всех сил не давал им пролиться.
– Иди, Анют, не надо тебе на это все смотреть. – выдохнул с трудом, в горле все еще стоял ком. – Люблю тебя, сестренка!
– И я… – только и смогла сказать она, и связь прервалась.
Стало больно, но это была совсем другая боль, боль подогревалась моим страхом, что больше не увижу ее серых как дымка глаз, ее улыбку, от которой становилось теплее даже в самый сырой и хмурый день.
Все это было не правильно.
Я смотрел в одну точку и думал, где же свернул не туда.
– «Мне не нравится твое эмоциональное состояние, – прозвучал голос в моей голове, – что такого произошло, что ты так расстроен?» – в Его голосе было явное беспокойство.
– Плевать я хотел на то, что тебе нравится! – буркнул, хоть уже давно понял, что он не слышит меня, только чувствует перемену настроения и, может быть, биохимического состава крови, когда в нее выбрасываются различные гормоны.
–Эй! – обратился я в камеру после минутной паузы, – Альфа, я могу выйти?
– Да, капитан. – немедленно прозвучал ответ. - Внешние показатели оптимальны для прогулки. А вы не являетесь официальным заключенным.
Я решительно открыл дверь и вышел в коридор. Белые стены и одинаковые двери, справа в конце коридора тупик, слева небольшой холл, одна из стен которого выполнена полностью из стекла.