На третьей палубе душевой не было, поэтому Джошуа спустился на палубу ниже и прошёл в отсек с капсулами гибернации, в котором спал. Свет в отсеке был выключен, и до того, как он автоматически включился, тёмные остовы капсул зловеще напомнили диковинные гробы с мерцающим внизу индикатором. Джошуа прошел в совмещённый отсек раздевалки, где подошёл к своему ящику, разделся и, положив снятую одежду на рядом стоящую скамейку, прошёл в душ.
Закончив с душем, он быстро переоделся и, выйдя из раздевалки, задумавшись, остановился, взирая на блестящие капсулы. До пробуждения команды он должен был чем-нибудь занять себя, а спать ему больше не хотелось. Неожиданно он ощутил себя одиноким. Он находился за миллиарды миль от дома, и масла в огонь подливал увиденный им сон. Воспоминания словно сжатый газ рвались на поверхность сознания. Он вспомнил измождённое, бледное и постаревшее лицо жены, лежащее на больничной подушке. Ей не было и тридцати пяти, но болезнь высосала из неё все живительные соки, и в свои тридцать четыре она выглядела на пятьдесят. Волосы на голове выпали от множества процедур химиотерапии и облучения. Поначалу врачи открещивались от любых попыток прогнозирования событий, но пришло время, когда Джошуа всё понял сам без всяких подсказок с их стороны. И кто бы мог подумать, что выпитый бокал шампанского на новый год, после которого Лиза схватилась за живот – боль была настолько сильной, что у неё выступили слезы на глазах, – станет первой ласточкой в череде бесконечных анализов и походов по врачам.
Первым предположением врачей, приехавших на скорой, был острый приступ панкреатита. Джошуа вспомнил, как тогда переживал, и как этот диагноз казался ему чем-то из ряда вон выходящим. Но уже на следующий день после сдачи анализов, УЗИ и МРТ седой врач с уставшими глазами поведал ему, что у его жены (его первой и единственной девушки, хотя кому какая разница) диагностировали рак поджелудочной железы. Это было всё равно что гром среди ясного неба. Он тогда вспомнил о своих переживаниях насчёт панкреатита и про себя подумал: «А тебе ещё вчера панкреатит казался чуть ли не концом света…»
Из кабинета он выходил на негнущихся ногах, тело с трудом ему подчинялось, словно он впервые пользовался им. Наверное, так себя чувствуют люди, вышедшие из комы, – подумалось ему тогда. Врач напоследок сказал, что есть шанс (маленький, но шанс), что они ошибаются, ещё надо сделать биопсию ткани, и, вполне возможно, результаты её могут оказаться отрицательными. Он с готовностью ухватился за эту ускользающую соломинку, но спустя три дня и она предательски выскользнула из его ладоней. Результаты биопсии подтвердили диагноз.
Дальше шли бесконечные вереницы химиотерапии с последующим облучением, и поначалу они произвели должный эффект, дав по зубам болезни, пожирающей её изнутри. Однако это был только первый раунд: рефери не успел ещё досчитать до десяти, как претендент на титул чемпиона оправился и продолжил планомерное нападение, раунд за раундом выигрывая по очкам. И победой с его стороны в этом поединке была смерть – причем обоих, но это нисколько не заботило маленьких паразитов, которые словно термиты, проедающие ходы в древесине, медленно, но верно разрастались в теле Лизы.
Спустя полгода стало ясно, что схватка проиграна, и всё, что оставалось в загашнике врачей, это пустые слова утешения и инъекции обезболивающего, чтобы сделать оставшийся отрезок жизни не таким болезненным, тогда как разосланные войска в виде метастаз захватили её лёгкие, печень, почки и желудок.
Медицина в двадцать втором веке достигла огромных высот, но, чтобы спасти Лизу, этого оказалось недостаточно.
Его глаза вновь оказались на мокром месте, но он уже выплакал достаточно слёз, поэтому, промокнув их рукавом уже другой униформы, отмахнулся ото всех воспоминаний и покинул отсек.
Он чувствовал злость, вызванную чувством бессилия, как тогда, когда видел безрезультатные попытки врачей спасти жизнь его жены. Лёжа в постели с медленно умирающей женой, он в темноте ночи прислушивался к её мирному слегка затруднённому дыханию, наблюдая, как изредка свет от фар проезжающих по улице машин пересекал потолок – то слева направо, то справа налево. Он прислушивался к шорохам в квартире и с содроганием сердца гадал, сколько им ещё осталось быть вместе, но тут же суеверно прогонял эти мысли. Но чаще боролся с подступающей к самому горлу кипящей злобой вперемешку с почти детской обидой, проклиная всё и вся за то, что по какой-то неведомой ему причине всё это несчастье выпало на их плечи. В другие минуты просил бога вылечить её или умереть самому вместо неё. Однако бог был молчалив и нем к его мольбам, и тогда он сокрушался беззвучными проклятиями в его адрес.