Ему стало тесно и неуютно; белые стены и потолок давили на него, ему нужен был воздух. Сорвавшись с места, он быстрым шагом дошёл до лестницы и спустился на нижний отсек. Там он быстро пересёк отрезок, отделявший его от шлюза. Оказавшись возле шлюзовой двери, он рывком дёрнул рубильник, открывающий внутренний шлюз. В глубине корпуса корабля гулко заработал потревоженный гидравлический мотор. Над дверью загорелась аварийная лампа, разбрасывая рыжие отсветы. Тяжёлая шлюзовая дверь, разомкнувшись надвое, стала медленно разъезжаться в стороны. Как только между двумя половинками образовался достаточный проем, Джошуа нетерпеливо пролез в него, направляясь к наружному шлюзу.
Подойдя вплотную к красному люку внешнего шлюза, он секунду помедлил. В его голове промелькнула мысль: «Не делай этого!». Но по сравнению с охватившим его импульсом она была слабой и совершенно неубедительной. Подойдя к стене справа, он опустил следующий рубильник, и слева почти под самым потолком загорелась еще одна жёлтая аварийная лампа. Из динамиков раздались три коротких, но пронзительных сигнала. Внешний люк стал открываться. Когда он выдвинулся наружу и стал открываться в левую сторону, шлюзовые ворота позади него полностью открылись, напоследок громко лязгнув – наподобие того, как гремят сталкивающиеся вагоны на сортировочной станции. Из открывающегося проёма повеяло ночной свежестью незнакомой планеты.
Наконец люк полностью открылся, напоследок так же громко лязгнув.
Под рычагом находилась выступающая красная кнопка, и Джошуа нажал её сразу же, как открылся люк. Пол под ним завибрировал, а в стене вновь раздался шум гидравлического мотора. Из-под шлюза стал выезжать трап для спуска. Как только он коснулся земли, Джошуа быстро спустился по нему. Он остановился на последней ступеньке и сделал глубокий вздох, набирая полную грудь воздуха. Дул прохладный ветерок, и Джошуа благодарно повернулся к нему. Ветер взъерошил ему волосы и приятно охладил успевшую взмокнуть шею. Джошуа сделал ещё несколько глубоких вдохов и выдохов, точно так же остужая свой ум, как ветер остудил его кожу.
Однако воспоминания не желали оставлять его – казалось, они зажили своей таинственной и неподвластной ему жизнью. Он с отчетливой ясностью вспомнил, как стоял у изголовья больничной кровати, когда его жена умирала. Держа её за руку, вслушиваясь в её угасающее дыхание и где-то в глубине души лелея надежду, что это ещё не конец, никак не желая смириться с жестокой реальностью. За окнами больничной палаты стоял тёплый летний вечер, и стоило только подойти к окну, как можно было заметить свет в окнах домов напротив, где люди беззаботно ели свой ужин, после которого, скорее всего, они усядутся перед экранами телевизоров (а некоторые в кресло с книгой). И чувствовать этот контраст, разделённый всего лишь стёклами оконной рамы, было практически нестерпимо и горько. Где-то там, за окном, жизнь продолжалась во всех её проявлениях, где-то кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то находился в состоянии меланхолической радости или же грусти, но там, за окном, жизнь продолжалась, а здесь в палате, пропахшей лекарствами, антисептиком и слабым, едва уловимым запахом смерти и боли, она приходила к своему завершению.
Лиза приоткрыла глаза, и её губы беззвучно зашевелились…
– Нет, – непроизвольно вырвалось у Джошуа.
Воспоминания душили его словно петля, наброшенная на шею, а вокруг трава перешёптывалась с ветром, совершенно безразличная к его горю. Он покинул Землю в надежде забыться в тяжёлой работе и вытравить из своей души чувства потери и утраты новыми впечатлениями незнакомого ему мира. Потому что там, на Земле, ему это не удалось.
Наверное, это было полнейшим безумием – лететь на другую планету для того, чтобы решить свои душевные терзания, бросить свой дом, как в широком смысле Землю, так и в приземлённом – квартиру, родных и друзей. Сейчас уже никого в живых из них не осталось. Но их с женой любовь была настолько сильна друг к другу, что, оставшись с ней один на один, не имея возможности её разделить и не имея выхода, это чувство превратилось для него в яд, отравляющий всю его жизнь. Мучая его душу каждый день – каждый день, который он проводил без неё.