Выпили, но разговора не получалось. Шоро отвечал односложно, занятый своими мыслями.
Старик, «принявший» самую малость, уже был не рад, что позволил себе сидеть с этим незнакомцем за бутылкой. Тот пил небольшими дозами, но часто и жадно, мутнея глазами, которые — как наконец-то разглядел Дамдин — были колюче-настороженными, неспокойными. На вопрос, кто же он по профессии, Шоро, усмехнувшись, ответил:
— Сыщик я, отец.
— Это как же понимать?
— Всю жизнь по следу иду… Такое у меня занятие! Люблю это.
Дамдин рассердился:
— Коли ты, как пес, чужие следы нюхаешь — уходи с моего двора. Темноту наводишь… У нас в Халюте дураков нет. Уходи!
— Пойду, отец, ладно. Не пыли, не просидел я у тебя места. На-ка еще закури. — И засмеялся опять. — Нас ждут великие дела!
Забросил он сумку на плечо — и ушел, слегка загребая — от выпитого, наверно, — носками туфель.
Дамдин и ругал себя, что связался с таким непонятным типом, и на душе кошки скребли: не грубо ли обошелся, вправду, может, это какой-нибудь особенный специалист…
И не чужой он Галхан. Отец ее ребенка! Сам признался. Надо, продолжал размышлять старик, Хара-Вану по-умному сказать… Не ходи, мол, больше туда — и на бесхозном дворе хозяин объявился! Еще раз там схлопочешь, еще раз рожу разобьют, но теперь вдвоем против тебя одного будут! Баба своего мужика обрела, потерянного когда-то…
Однако сын что-то долго задерживался.
Пришел усталый, перемазанный мазутом, ржавчиной. Сказал, что полетела у трактора шестерня: с обеда ремонтировал, да так и не закончил… Хорошо, что Ермоон помог: вместе тужились, ворочали!
Помылся Хара-Ван, поужинал — и стал собираться в Дом культуры, долго расчесывал свои густые и жесткие, как проволока, волосы… И когда уже сын у порога был — Дамдин сказал ему:
— Это… погоди-ка ты… Тут такое дело, веришь ли…
— Чего еще?
— Упредить тебя хочу. История такая… как она обернется, не знаю…
— У-у, баабай, покороче можете?
И старый Дамдин, рассказав о приезде незнакомца и кто он такой, — посоветовал:
— Не суйся туда. Дело семейное — сами они разберутся.
Хара-Ван, промолчав, скрылся за дверью…
На душе у него было муторно. Будто чужой холодной рукой вынули ее, душу-то… Куда податься?
Со стороны Дома культуры со слабыми дуновениями ветерка набегали легкие волны музыки. Там репетиция — и его будут ждать… Только какой из него нынче артист! Что сень — что он: не дозовешься… Наедине с собой-то тошно — не то что на глазах у других. И, поди, уже известно всем: к Галхан этот… приехал… этот… как назвать-то его?! А имя, впрочем, есть — Шоро.
Хара-Ван смял и отбросил так и не зажженную сигарету — решительно пошел по улице… Или, в самом деле, не может он пройти мимо дома Галхан, заказана ему дорога?! Нет уж, пусть другие прячутся — это не по нему!
И был уже близко от дома Галхан, когда из-за поленницы — так аккуратно вчера сложенной нм и Болотом — выкатился навстречу с ревом мальчик… Маленький Сультим, сынишка Галхан, — он это? И вправду он! Плача, уткнулся Хара-Вану в колени, трясется, захлебывается словами:
— Там… дядя чужой… мамку мою… бьет!
— Бье-ет? — заревел Хара-Ван и рванулся в дом. Благо дверь оказалась незапертой.
Увидел, что пьяный мужчина притиснул Галхан к кровати, выкручивает ей руки, — у той платье на груди разорвано, и сопротивляется она, как только может…
Хара-Ван схватил чужака за шиворот, отбросил прочь и, когда тот, поднявшись на ноги, слепо ринулся на него, — поймал его руки, скрутил, повел к двери. Обернулся к Галхан:
— Не плачь. Я его провожу… Есть у него шмотки? Давай эту сумку сюда! А ты, гад, не шебаршись… тихо-о!
Он вернулся, наверно, через час или около этого; молча сел на лавке у порога; счищал, насупившись, грязь с ладоней…
Галхан, которая уже успела навести порядок в доме и переоделась, — заплакала:
— Скотина он… а когда-то книжки вслух читал, красиво говорил, прикидывался… Дура я, дура! И откуда он взялся?
— Зачем ему в своем доме пить позволила? — с упреком сказал Хара-Ван.
— Он пришел уже таким…
— Хватит слезы лить. Не придет больше.
— А если придет?
Из чуланчика выбежал Сультим, взобрался к Хара-Вану на колени, обнял его за шею:
— Не уходи от нас. Я боюсь…
Подошла Галхан, робко села рядом — и неожиданно, содрогаясь худенькими плечами, уткнулась ему в грудь:
— Не уходи…
Он прижал их к себе и, сглотнув тяжелый ком в горле, грубовато проронил:
— Давайте без этой… без мокрой плесени!