У автобусной остановки преградили ему дорогу знакомые и полузнакомые люди, дожидавшиеся прихода первого утреннего автобуса: «В город, ахай? Прихвати нас!..» Он, притормозив, покачал головой: «Нет, вон за тот перевал только, во вторую бригаду…»
Мог, конечно, посадить троих, а то и четверых, да ведь с земляков деньги брать неудобно: пойдут потом разговоры… Подработать — «окупить» поездку, то бишь бензин и затраченное время, — на чужих лучше. Трасса долгая, длинная, а желающих много.
Не за первым перевалом он остановился, не за следующим, а лишь когда третий миновал и пошли уже земли другого района, — затормозил он у автобусного павильончика на краю села — перед десятком поднятых рук. Подумал: «Шастает народец из деревни в город, как челноки: туда — сюда, туда — сюда! Распустили людей, как часто повторяет Мэтэп Урбанович, дали волю: им бы только по дорогам, не работая, отираться… Вон их сколько! Как саранча…»
Вслух же — нарочито недовольным голосом, высунув из, окошка круглую, будто арбуз, голову, — сказал:
— Чего под колеса лезете? Освободите проезжую часть!
А со всех сторон неслось:
— Вы в город?
— Подбрось, земляк, спешу!..
— Можно, шеф, сесть?
— Столкуемся, ахай? Сколько возьмешь?..
Он, цепко оглядывая просителей, поддразнивал:
— Не могу. Разве маршрутного автобуса не будет? Подойдет — сядете. Ах, переполненным приходит? Что вы говорите!.. Пишите жалобу в газету! А я не таксист. По своим делам еду. Понятно?
— Сынок, — пробилась к нему старуха с кошелкой. — Ты меня, старую, возьми. Я легкая, машине тяжело не будет. А в автобусе задавят, окаянные…
— А деньги есть, чем заплатить? — заговорщически подмигнув окружающим, будто он их, как давних приятелей, тоже в веселую игру вовлекал, — спросил Баша.
— Есть, как же не быть, сынок…
— Шесть рублей с носа!
Старуха, взявшаяся уже было за дверную ручку, замешкалась; сказала удивленно и с укором:
— Почему двойную цену просишь, сынок? Я хоть старая, но в деньгах кумекаю, счет им знаю. Аль шутишь? Прошлый раз добрый человек совсем бесплатно меня довез… Вот как. А ты — шесть рублей!
Баша ухмыльнулся:
— Вот и подожди, бабуся, того человека. Он за мной следом едет!
И громко крикнул, как скомандовал:
— Есть желающие, как сказал я?.. Живо, а то некогда!
Резвее всех оказались две очень похожие друг на дружку девицы с накрашенными губами, в тесных брюках, в каких-то, по мнению Баши, нелепых — «жеваных» — кофтенках: у каждой тощие, висловатые груди едва ли не вываливались наружу… Девицы уселись на заднее сиденье, одна из них бросила на свободное переднее кресло четвертной:
— Без сдачи, гражданин начальник! Гони!
И поехали так — втроем…
Баша любил в дороге поговорить, но эти пассажиры были, конечно, не из тех, с кем затеешь интересную беседу… Что общего можно найти с ними? Не обращая на него никакого внимания и похихикивая, девицы обсуждали знакомого им Жору и его — как понял Баша — невесту. Только и слышалось: «А он-то!.. А она?.. А он что?.. Кошмар!»
— Барышни, — выждав какое-то время, спросил он, — вы из села иль городские?
— А как вам кажется? — кокетливо ответила та, которая, как определил Баша, почернее. — Есть какая-то разница?
— Из села небось, а стали горожанками.
— Да, родители у нас в селе…
— Учитесь, работаете?
— Работаем.
— Где же?
— Много хочешь знать, гражданин начальник! Потом начнешь спрашивать адресок… Так, что ли?
— Я старый для вас.
— Знаем таких старых! Чуть что…
— Что «чуть что»?
— Промахнись только — сторожите!
Они засмеялись.
— А работаем в торговле.
— В торговле? — оживился Баша. — А где именно?
— В посудо-хозяйственном магазине. Тот, что у вокзала.
— Ну?! — Баша заерзал на сиденье. — А вы, девушки, не помогли бы мне кое-что приобрести…
— А что нужно?
— Фарфоровые чайники большие. Красивую посуду… Хрусталь… Много чего надо!
— Поможем. Только с нас ты, начальник, запросил — мы не пожалели. Не жались, сверх выложили. Вдвое дали. Так? По этой же ставке и ты у нас…
— Согласен.
— Тогда заезжай…
Дали они ему номер телефона, назвали себя по именам.
Баша подумал: «Так вот живем: я с них, они с меня, никто не в убытке!»
Вспомнил, что Маргу, дочь скотника Митрохина, оставила город, вернулась в Тагархай. Как, впрочем, и Дулан, кузнецова девка… «не дурные разве?» — мысленно сказал себе.