— А-а…
Халзан, заикаясь больше обычного, как всегда бывает с ним на многолюдье, — поторопил:
— Идите садиться. Сейчас начнут.
Удобно умостившись на свежеструганных скамейках, доярки с нетерпением — и притихнув (от важности момента!) — ждали начала представления.
Неожиданно вывернулся откуда-то дед Зура, хитровато оглядел всех и погрозил пальцем — вызвав, конечно, смех этим.
Появился Эрбэд Хунданович, приветливо поздоровался — и просто, будто не на помосте он стоял, а сидел, например, за одним столом вместе со всеми, стал говорить о колхозных делах: что сделано за последние месяцы и что предстоит сделать… Отметил примерную работу всего коллектива животноводов тагархайского летника, который по всем показателям — и по надоям, и по товарности и качеству продукции — устойчиво впереди других ферм. Доярки обрадованно похлопали. А секретарь парткома, обведя всех веселым взглядом, закончил:
— И поскольку вы передовые — решили мы выступление агитбригады начать с вас. Так — в знак уважения ваших трудовых заслуг — пожелали сами артисты!
Доярки зааплодировали еще сильнее; переглядывались: знай, мол, наших, — всех обогнали! Эрбэд Хунданович, спрыгнув с помоста, сел на скамейку рядом с тетушкой Шабшар и тетушкой Шарлуу — женой кузнеца Ермоона, матерью Дулан.
Из-за пышных зеленых кустов — с двух сторон — вышли наконец-то на сцену артисты, образуя на помосте полукруг, и зрители удивленно и восторженно загудели, и снова раздались аплодисменты.
Вот это был сюрприз!
На сцене стояли — радостные и слегка смущенные — «свои» артисты: группа художественной самодеятельности халютинского Дома культуры. Все они были одеты в одинаковые, сшитые «под старину» национальные костюмы, и среди других находились Дулан, «потерявшаяся» Амархан, дочь Митрохина Маргу, державшая в руках баян, еще Болот с Хара-Ваном и Дугар, не известно когда тоже успевший переодеться: ведь только что крутился здесь, возле, помогал налаживать электропроводку… И дед Зура, тоже в таком же наряде, молодцевато задрав бороденку, стоял в самом центре этой группы.
Дулан выступила слегка вперед, повернулась к зрителям вполоборота — и плавно взмахнула рукой. Маргу, улыбнувшись ей, прошлась по клавишам баяна — и полилась со сцены мелодия старинной бурятской песни…
А потом были другие песни — и такие же старинные, и самые современные, и по-бурятски исполнял их хор, и по-русски; еще ребята читали стихи, показали несколько веселых юмористических сценок… Восторгу не было конца! Тетушка Шабшар, наклонившись к уху подружки своей, Шарлуу, проговорила:
— Это когда к нам агитбригада из райцентра приезжала? Года три тому назад, так? Разве сравнишь? Те перед нашими — ничто!
— Другое скажи, — отозвалась Шарлуу, — каковы они, наши-то… Вот шельмецы! В тайне держали. Кто б мог подумать, что такие артисты приедут!
И обе сияющими глазами смотрели на детей своих.
А когда закончилось выступление — все долго стояли кружком, оживленно говорили… Амархан лишь сразу побежала переодеваться: ей еще предстояло доить. И хотя замолкли песни — чудилось, что они еще слышатся откуда-то издалека, потому что от Тагархая поплыли они над затемненными лесами туда, к перевалу, где красное солнце, дождавшись окончания концерта, быстро поползло вниз.
Песни о родном крае не гасли и в сердцах. Как праздничный подарок — таким был для каждого этот концерт в Тагархае.
И свою, особую радость испытывала Дулан. Всем просто праздник, а для нее это был и экзамен… Начался он, когда вернулась в родной улус, и вот — первое признание, первое подтверждение… Чего? Многого! Сегодня, во всяком случае, она могла смело и твердо сказать себе: не ошиблась, я на своем месте.
На своем месте, на своей земле.
И получается!..
Подошла к ней мать, ласково прижала к себе:
— Доченька моя…
Мэтэп Урбанович, дав утром специалистам необходимые распоряжения, вернулся из конторы домой — позавтракать. Давний председательский опыт приучил: с утра «заправляйся» как можно плотнее, ибо не угадаешь, каким будет день, выберешь ли время перекусить…
На краю стола вовсю пыхтел самовар. Электрических Мэтэп Урбанович не признавал: чай в них быстро остывает, да и по вкусу вроде бы не такой… Не то что на угольках!
Середину стола занимала массивная сковорода с жареным мясом, обложенным золотисто подрумяненной картошкой и зелеными перьями дикого чеснока. Дымился в чашке бульон.
Мэтэп Урбанович с наслаждением потер руки: хор-рошо-о!