— Дай срок — проверю.
— Не забыл?
— Механик-водитель первого класса, — и Ильтон щелкнул пальцем по значку на мундире. — Не за красивую улыбку дают… верно?
— Кто бы спорил!.. А что — останешься?
— Не понял! Повтори вопрос.
— В Халюте останешься, спрашиваю?
Ильтон сбил фуражку на затылок, посмотрел на приятеля как бы изучающе и одновременно с иронией?
— Есть сомнения?
— Я к тому, что многие уезжают или не возвращаются, — смутился Болот, отводя глаза. — Два года вот работаю на твоем тракторе без сменщика, один. Начал молодого, из десятиклассников натаскивать… Долсон, сын председателя нашего, помнишь, может?
— О! Подросли салажата… А как мать?
— Там же, на ферме, вместе с твоей. Тянутся, не хуже других хотят быть. В Москву, на ВДНХ, собираются — обещали их послать. Но так, наверно, и не дождутся, чтобы на комплексе поработать…
— Не достроили?
— Конца не видно.
— Ла-адно… Пойдем к нашему коняге. Сделаю я круг-другой. Танк, сам понимаешь, несравнимый силач перед трактором, а все же свободы такой, как на тракторе, там нет.
— Садись один, — сказал Болот, — а я дождусь на этом месте…
— Слушаюсь!
Ильтон прыгнул на гусеницу, забрался в кабину, двинул кольца дыма, сноровко потянул за собой плуг, сверкающие лемеха которого переворачивали черные пласты земли.
Два круга проехал Ильтон — и остановил трактор с видимым сожалением:
— Не представлял, что так соскучусь.
Зачерпнул размолотую лемехами землю в ладонь, наклонился к ней:
— Приятно пахнет. Домом! Там, где служил, одни сухие пески. А эта… с чем сравнишь разве!
Взял чемоданчик в руки:
— Пойду я, дружище. До встречи в селе!
Болот отнял у него чемоданчик, поставил его в кабину трактора:
— Садись, довезу прямо до дома.
— Вхолостую машину гонять? Нет, я пешком…
— Да мне все равно заправляться, — успокоил Болот, — а с обеда лесоматериалы в третью бригаду повезу… Ну — живо!
Ильтон не заставил себя дальше упрашивать.
Болот отцепил плуг от трактора…
И поехали.
— Кто еще из парней демобилизовался? — спросил Иль-топ.
— Кроме тебя, еще Дугар, Халзана-заики сын. Тоже танкист. В Белоруссии служил.
— Дугар? И на трактор сел?
— Новенький ему дали…
— Увижу его?
— В Дом культуры придешь — всех увидишь. Теперь, как вечер, все там собираемся.
Ильтон замялся, в голосе его были смущение и неуверенность:
— Дулан там заправляет, да?
Болот, помолчав, подтвердил:
— Она.
И, по-прежнему смущаясь, Ильтон опять спросил:
— А как она? Отец чего-то писал мне…
Болот, насупившись, сказал:
— У тебя отец — он напишет!.. А Дулан — серьезная девушка. Самостоятельная.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Три дня правдами и неправдами уламывал Баша сына, требуя, чтоб тот вместе с ним поехал в город — «к нужным людям». Тот отвечал односложно:
— Это не по мне, баабай.
Баша, выходя из себя, начинал кричать — и сын тогда уходил на улицу.
А прошлую ночь Ильтон вернулся домой со вторыми петухами и поджидавшему его на пороге летнего домика отцу рассерженно сказал:
— Или вы никогда молодым не были? Что караулите? Дом ведь не казарма, я не в самоволке!..
— Ничего ты, дырявая голова, не понимаешь, ничему тебя армия не выучила, — ответил разозлившийся вконец Баша и пошел спать.
Но до сна ли ему было? Мысли — тяжелые, как жернова — ворочались в его голове, не давали покоя. Хотел он счастья единственному сыну, такого, как сам его представлял, — и спокойствие могло прийти только с сыновьим полным послушанием… Что ж, решил Баша, если Ильтон по наивности дальше своего носа пока не видит — ему, отцу, следует разрубить ненужный, вредный, ненавистный узел. С маху!
И ранехонько, когда густой и белый, как молоко, туман застилал улицы Халюты, — Баша заявился к Ермоону.
Кузнец собирался, видно, на работу — в прожженной спецовке и таких же, в подпалинах от огня, брезентовых штанах топтался в палисаднике. И сразу смекнул он, что Баша пришел не по доброму делу: глаза у шофера были как у рассерженного кабана… Не глаза — буравчики!
Не поздоровавшись, Баша с ходу, что называется, выпалил:
— Твоя дочь не для моего сына! Пусть не увивается за ним. Ясно?
Ермоону смешно стало:
— Зачем ко мне-то с этим? Ты, дорогой сосед, с сыном говори.
— Я тебе говорю!
— И напрасно. — Ермоон легонько похлопал Башу по плечу. — Любовь молодых — она нам с тобой не подвластна… Старикам тут негоже вмешиваться. Затеем костер — черное пепелище останется. Бедой кончится.