Звонко падала с крыши капель; умыто смотрелись березы, уже пахнущие клейкими листочками, ждущими своего часа, как бы высвободиться из почек, распеленаться… Скоро, скоро! И чудилось Сэсэг, что даже старая черная ворона, издавна живущая тут, на телятнике, не просто каркает, а тоже твердит: «С-с-кор-ро, с-с-кор-ро…»
Пожалуй, пора идти…
Сэсэг вымыла руки в прозрачной лужице, на миг увидела в ней свое отражение и помимо воли улыбнулась. «Как-никак, а зиму пережили! Весной да летом вовсе не пропадом!»
И, разогнувшись, вытирая пальцы о передник, увидела: разъезжаясь ногами на раскисшей тропинке, спешит к телятнику бабка Шатухан. Руками суматошно размахивает, ее зовет… Что-то случилось! С Арданом?! А может, Сэрэн приехал? Что же?
Заспешила навстречу, а ноги чугунные.
— Беги… не успеешь! — запаленно выдавила из себя старуха. — Яабагшан с кем-то приехал… Хотят корову твою увести! За Пегого!
С полкилометра было от телятника до дома. Раза два или три, поскользнувшись, упала, вымазалась в грязи, и ничего не было в этот момент в ней, кроме неслышного неистового крика: «Не отда-а-ам!..»
Еще издали увидела, как незнакомый высокий мужчина привязывает Пеструху к задку саней; рвется к нему Ардан, но его оттаскивает в сторону Яабагшан — хватает за плечи, за руки, за ватник… Услышала плачущий голос сына:
— Оставьте-е!.. Скоро отелится… тогда теленка вырастим, приведем…
У крайнего дома бросился Сэсэг в глаза кряжистый пенек со всаженным в него топором… Она подбежала к нему, рванула топорище на себя. «Не отда-ам!..»
Что запомнилось еще Сэсэг — это расширенные ужасом глаза Яабагшана.
Увидев ее обезумевшее, в грязных подтеках лицо, высоко поднятый над головой — в замахе — топор, он метнулся в сторону. Незнакомец отскочил от коровы, бросился за лошадь… Сэсэг ударила топором по веревке, перерубила ее и раз и другой ударила по саням — лишь щепки брызнули.
— Ответишь, Сэсэг! — крикнул издали Яабагшан.
Высокий прыгнул в сани, гикнул на лошадь, и та резво взяла с места…
На ходу вскочил в сани Яабагшан. Его угрозы потонули в шуме полозьев, с визгом рассекающих ноздреватый снег, разбрызгивающих талую воду.
Сэсэг, выронив ржавый топор, обняла Пеструху за шею, уткнулась в ее теплые, влажные, легонько подрагивающие губы. Сбоку прижался к матери Ардан…
Пришел шаман Дардай; сокрушенно говорил за их спинами — вполголоса, словно бы стремясь утешить:
— Работаете на власть, а как она к вам… ай-ай. Терпите. Молитесь. Молитесь. Боги не оставят… И я помолюсь за вас, несчастных…
27
Конюх Намсарай, еще раз проверив, надежно ли заперта конюшня, взглянул туда, на бугор, где, высоко приподнятый над другими, ярче всех светился огонек лампы в школьном окне. Значит, Дарима Бадуевна пока там… Вечер — глаз коли, в двух шагах ничего не видно. «Однако пойду, — сказал себе Намсарай, — чего ждать…»
В ограде школы он долго оттирал снегом перепачканные сапоги, кряхтел, сморкался, вздыхал, сам не понимая своей робости… В конце концов, рассердившись на себя, твердым шагом взошел на крыльцо, потянул за ручку двери… Дарима Бадуевна, подняв голову от книги, какой-то миг смотрела на него пугливо, а узнав, широко заулыбалась, встала навстречу:
— Милости прошу… Рада видеть вас.
Опять у Намсарая не находилось слов, которыми бы удобно было начать разговор; он бочком втиснувшись на сиденье низкой парты, гладил ее крашеную поверхность ладонью, молчал, и учительница, видя его смущение, заговорила первой. Стала рассказывать, как ездила в Шаазгайту, что увидела там… В ее словах была грусть, даже боль: деревня на отдалении — и вроде бы никому до нее дела нет. Живут там люди, работают на совесть, а от правления колхоза никакой помощи. Яабагшан приедет — накричит, пригрозит… стыдно за него!
— Вот-вот, — обрадовался Намсарай. — А я зачем пришел? Надо нам подумать, крепко подумать насчет Яабагшана. Он ставит печать направо и налево — разорит хозяйство! Семью табунщика Сэрэна заел совсем…
Помолчал и добавил тихо, но веско:
— Ты член партии, я член партии. Остальные коммунисты на фронте, а тут, в Улее, двое нас… Если не мы, то кто же?
Не один час еще горел огонек в школьном окне. Полностью сходились во мнении старый конюх и молодая учительница. Разве не видно, как Яабагшан из «исполняющего обязанности» рвется в председатели — уже объявил, что совсем скоро собрание состоится, где они должны будут избрать его на этот пост, чуть не ежедневно названивает в аймачный центр, своим дружкам, заручается их поддержкой… Не вступить с ним в борьбу — это отдать ему колхоз на откуп! А у него один принцип: что хочу, то и ворочу, никто не смеет пикнуть!…