— Во, мам, сон! — с воодушевлением восклицает Ардан. — Как в кино побывал. А к нам кино уже сто лет не привозили… Когда только передвижка приедет!
И не замечает он, склонившись над чашкой, какое в эти минуты лицо у матери. Белым-бело оно… Когда обувался он у порога, мать сказала ему:
— Заберет, сынок, Яабагшан нашу Пеструху. Не остановится, коли начал… Что делать нам?
— Не отдавать!
— А коли он силой…
— Где ж у него право такое!
— А кто знает…
Она помолчала, потом со вздохом произнесла:
— Привиделось-то тебе… боязно как!
— Брось, — как можно беспечнее ответил он. — Какая чепуха, мам, не приснится… А ты — всерьез!
— Ладно… иди-иди, сынок. Ступай же!
Лишь потом он пожалеет, что, не подумав, рассказал матери про сон. Будет она теперь над ним голову ломать — не успокоится.
Но уже когда подбегал к конному двору — все быстро отлетело от него, растворилось в весеннем солнечном свете: и вчерашнее, и поразивший воображение сон, и разговор с матерью… Ручьи, всюду ручьи! Журчит, пенится студеная вода, поют птицы, и воздух такой, что дыши — не надышишься!
Перед тем как выгнать табун, заглянул в заветную тетрадочку: в ней у него записано, когда должна жеребиться та или иная кобыла, за кем из них в какие дни особенно присматривать нужно… Вон, получается, что где-то на этой неделе жди прибавления от Каурой. В нее похожим родится жеребенок или будет буланый, в высоких белых чулочках, как Тихоня? Скоро увидим!..
Радужные зайчики прыгают в больших, всегда полусонных глазах Серко, он пританцовывает на месте, неспокоен… Ардан, седлая его, смеется:
— Оттаял? Тоже весну чуешь!
Запрыгнул в седло.
— А ну — вперед!
С коня ему виден собственный дом. Вот-вот мать выйдет из дверей…
Сегодня он гонит табун далеко — в долину Нилсан-Ялга. Там, на месте зародов, сено от которых вывозится всю зиму, осталось кое-что, чем лошади поживиться могут. А один зарод на треть цел… Не пропадать же добру! Через день-другой туда уже не пробьешься. И Ардан, свистнув, кричит:
— А-а-а-а-у!.. Шевелись!..
Снова, уже на ходу, бросил через плечо взгляд на деревню, выхватил на мгновение из десятка других домов свой… Черт его дернул волновать мать дурацким сновидением! Теперь до вечера…
29
Обычно по утрам Сэсэг провожала Ардана с невольным желанием хоть лишнюю минутку придержать его возле себя. И пока не осмотрит, как оделся он, сухая ли у него обувка, не забыл ли еду прихватить, — не отпустит… А сегодня не чаяла, как поскорее выпроводить его. Со вчерашнего полдня, когда налетела с топором на Яабагшана, Сэсэг чувствовала в себе зарождение тихого жара. Знойно горело в голове, в груди, жгло ладони, ступни ног. Была она вся как в удушливом кухонном угаре. Ходила, слушала, говорила, делала что-то, и самой казалось — это не она, а всего лишь тень ее…
Когда же сын рассказывал свой сон, из жаркого состояния на какой-то момент бросило ее в холод, стало зябко и пусто, словно на край пропасти поставили, а затем — снова волнами прежний жар, нарастание духоты… Святой Дардай предупреждал на счет снов, насчет того, что через них получат они знак, предсказывающий судьбу семьи… Надо бежать к нему, к шаману!
Вот почему нетерпеливо ждала, когда сын уйдет…
Шамана она застала сидящим за столом. Он сосредоточенно смотрел на сухую кость — баранью лопаточку… Сэсэг открыла было рот — святой поднял ладонь, предупреждая: помолчи!
Она стояла, привалившись к дверному косяку; он по-прежнему не отрывал взгляда от кости, весь погруженный в ее созерцание. Наконец, покачав невесело головой, сказал:
— Как раз о тебе и твоем сыне думал. Хотел узнать у богов, с какой стороны беду ждать… Опять где-то близко голос Яабагшана. Пегий жеребец тревожится в своем могильнике… Худо!
— Да, — согласилась Сэсэг; губы ее были в огне, она хотела пить. — Худо, святой отец…
Стала торопливо пересказывать сон Ардана… Шаман слушал внимательно, несколько раз останавливал, задавал вопросы: был ли у седобородого старика топор с собой или он нашел его в ограде, березовые или сосновые кругляши рубил он, не ржал ли конь при этом? Сэсэг виновато руками разводила: про такое у самого Ардана спросить нужно — он-то, наверно, все до мелочей помнит… Но шаман успокоил: сами узнаем!