А небо все плотнее затягивали серые тучи, все мягче, набухая, делалась земля, черным дегтем расползались дороги. С шумом и визгом шлепали по лужам ребятишки, и женщины набирали воду в тазы, ведра: самая лучшая вода для мытья головы — дождевая!
Еще до дождя, в ночь, из города к себе в Халюту выехал на ЗИЛе Баша Манхаев. Можно было бы, конечно, переночевать в городе, да он днем, пока дожидался на складе получения груза, поспал в кабине — и больше не требовалось… А чего зря время терять? Дождь настиг его, когда он свернул с тракта на «свою», ведущую в улус дорогу — грунтовую, в колдобинах и ямах. Тут уж пришлось глядеть в оба, крепко держать руль, и так кидало, заносило машину — всю сонливость, если и была она, мигом из него выбило. Опасливо думал он, как там, у моста, при въезде в Халюту… Ни осенью, ни сейчас, по весне, так ведь и не завезли туда гравий, не подправили расползшуюся, избитую колесами и гусеницами насыпь. Влетишь, как в трясину!
Дождевые струи густо заливали лобовое стекло, «дворники» не справлялись сгонять их… И когда Баша подъехал к деревянному мосту — увидел: бегут с насыпи мутные ручьи, и вся она — ни дать ни взять — болото! Сплошная грязная вода да черные кочки над ней… Маленькая, всегда тихая речушка, принимая в себя дождь, кипела, ходили по ней белые пузыри.
По ту сторону речушки, совсем недалеко, сквозь дождевую пелену слабо проступали крайние халютинские дома. Давно рассвело, да какая видимость, когда вот так льет…
Баша выпрыгнул из кабины, и густое месиво с чавканьем обжало сапоги. Он, разминаясь, разгоняя кровь, сделал руками несколько резких движений. Потом долго смотрел на разжиженную насыпь, на маслянисто поблескивающий настил моста. Прикидывал… Шоферская память подсказывала, как до этого — по сухому-то — пролегала колея, где какой бугорок и выступ.
Поглядел бы в этот момент кто-нибудь из знакомых на него — подивился бы: какое красивое, в напряжении, стало лицо у человека — даже всегда обвислые щеки и мясистые губы словно подобрались, и в сузившихся глазах будто нетерпение поединка… Ну, — кто кого?!
На скорости — лихо, красиво и безошибочно — влетел ЗИЛ на мост, тот, прогибаясь, охнул под ним и не успел распрямиться, как машина, соскочив с настила, врезавшись в грязную жижу, стремительно развернулась и зависла задним правым колесом над насыпью. Это размокший грунт, не выдержав, целым пластом ушел вниз, под откос. Тут же стал оседать в трясину «передок» грузовика, и Баша, матерясь, выключил двигатель. Хоть «передком» в грязь зарылся, а то мог бы под мост скатиться… Стоял бы, как… как это… как свечка, торчком! Буфером в небо!
Проклиная шоферскую житуху, Баша побрел к домам. На машину не оглянулся. Не себя — ее винил. На какое-то мгновенье, на секунду или меньше, не подчинилась она, и колесо оказалось в воздухе… Уж он-то не ошибся бы — это она, машина… И где? Считай, у ворот собственного подворья! У людей воскресенье, а он… И все председатель! В субботу в дальний рейс отправил. Дачу под городом строит — вот и повез он, Баша, с колхозной пилорамы доски на эту дачу. Под видом, что там, в городе, надо срочно «сантехнику» получить — тройники, обтяжные муфты, другие железяки. А кому с тобой, приезжим, в субботу возиться охота? Кладовщик разговаривать не хотел, пять часов продержал, пока все выдал. А вот ведь надо же — так глупо у моста втюхаться! Одно остается — трактором выволакивать.
Баша толкнулся в дверь крайнего дома, но там лишь дед Дамдин одиноко сидел за кухонным столом, оттачивал на бруске нож, — и младшего сына его, тракториста Хара-Вана, не было. По словам старика, парень как проснулся — так и ушел неизвестно куда.
— Вон дождь-то, — сказал старик, кивнув за окно. Ему, видно, хотелось поговорить. — Льет себе…
— Льет, — проронил сквозь зубы Баша, чувствуя, как тяжело липнет к телу намокшая одежда; и, не желая вступать в беседу, поспешил выскочить наружу.
Он заходил еще в несколько домов — туда, где жили механизаторы, но ни одного из них так и не застал. Но зато сказали ему, что мужики из тракторной бригады сидят у дедушки Зуры — «обмывают дождь». Ничего не оставалось, как идти по указанному адресу…
Тащился в конец улицы — и негодовал: черт бы побрал этих пьянчужек, захлебнулись бы сивухой! Окончание посевной отмечали — мало им. Теперь другой повод — дождь… Деньгам счета не знают… Вот какая сытая жизнь пошла: не о куске хлеба думают — о поллитре! И нашли где табуниться, у этого краснобая, у этого болтуна Зуры…