Кузнец Ермоон подобрал себе бригаду из самых умелых — строить закрытую, арочного типа, сцену, на которой можно было бы ставить концерты, где могли бы — при случае — разместиться оркестр и хор.
Болот и Хара-Ван подвозили на своих тракторах тес, щебенку, другие стройматериалы.
Из репродуктора, подключенного к радиоле, громко звучала музыка — и бодрые марши, и нежные мелодии…
Дулан постаралась всем угодить — и старым, и юным.
Разгоравшийся майский день радовал голубизной неба, ласковым солнцем.
Давно в Халюте так не было: сразу, вместе — столько людей, столько веселых голосов…
Чулун-ахай тихо спросил Эрбэда Хундановича:
— А что-то Мэтэпа Урбановича не вижу?
— Заболел… как будто. В город уехал.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Субботним вечером дед Зура, принарядившийся в новый пиджак, поджидал у кузницы Хара-Вана, Чтобы не маячить на виду у прохожих, он зашел за угол, присел на брошенный автомобильный скат.
Хара-Ван задерживался…
Старик достал из кармана кожаный кисет, набил длинную — с изогнутым мундштуком и серебряной крышечкой — трубку, ту самую, которой пользуется он лишь в торжественных случаях. Синий дымок, окутывая его лицо, путался в его редкой бороденке.
Дед Зура благодушно думал, как ловко провел он подготовительную операцию… Сколько хитрости и мудрости вложил в эту затею, чтобы Хара-Ван согласился пойти в гости к Галхан, а та, в свою очередь, встретила бы как полагается — душевно, с пониманием…
Но где же этот непутевый? Вдруг не придет?
Дед Зура глубоко затянулся и выпустил изо рта очередной дымный клубок, а когда он рассеялся перед глазами — увидел маячивший в отдалении силуэт… Он, Хара-Ван!
Старик громко кашлянул — и парень, оглянувшись, поспешно пошел к нему. Одет он был как на праздник — в белоснежной сорочке с галстуком, на ногах ловили закатные блики лакированные туфли. В руках Хара-Ван держал тяжело набитый портфель.
— А это чего? — кивнул на портфель дед Зура.
— Сами ж велели: водка, шампанское, консервы, шоколад…
— Много чего-то…
— А я не привык жмотничать.
— И хорошо! Готов?
— Как-то неудобно…
— Ну, совсем, дурачок! — дед Зура ободряюще потрепал парня по плечу. — Стесняешься — значит, нравится она тебе, переживаешь, стало быть.
— Может, оставим это? Врежем здесь вот… Она в школе, помню, и смотреть на меня не хотела…
— Прикуси язык. Мужчина ты иль нет? В школе она кто была? Глупая, как козявка. А сейчас кто она? Жен-щи-на. Вот! Она ж видит, какой богатырь перед ней… Иль навечно в холостяках останешься? Отца старого пожалей.
— Да… да… отец… это, конечно…
Дед Зура, словно офицер солдату, скомандовал:
— Вперед. Голову высоко! Не отставать!
Дом Галхан, прежней няньки, а нынче, когда она заочно окончила техникум, старшей воспитательницы детского сада-яслей, стоял совсем неподалеку. Через три минуты они уже стучали в дверь…
Галхан, вежливо поздоровавшись, пригласила войти. Была она одна, на щеках ее пылал румянец.
Дед Зура незаметно подмигнул Хара-Вану: «Видал?» А тот и сам понял: их ждали, они желанные гости здесь.
Она усадила их на диван, сняла с этажерки толстый альбом:
— Займитесь пока. Там, на фотографиях, все наши… со школы еще. Ты, Хара-Ван, должен помнить…
И, зардевшись пуще прежнего, юркнула в спальню.
Появилась она оттуда в красивом, с кружевами платье; на запястье поблескивал браслет из темного серебра, и такие же сережки посверкивали на мочках ушей. Дед Зура шумно, с удовольствием носом втянул: мягкой волной накатился на них с Хара-Ваном запах духов, будто все цветы халютинской долины в этот миг оказались здесь, в этом доме.
— Такие гости! — говорила меж тем Галхан, застилая стол скатертью. — Коли сам Зура-таабай заглянул на огонек — не отпущу вас так просто…
Приносила она из кухни, расставляла на столе тарелки с закуской. Хара-Ван принялся за портфель, и Галхан искренне поразилась:
— Зачем? И столько?
— Ничего, ничего, — нашелся дед Зура. — Мы потом еще придем. Запас, известно, карман не трет!
Когда же подняли рюмки — дед Зура начал решительно, с главного:
— Бывает трудная любовь, когда дожидается она своего часа не один год. Так и вы, думаю, по-своему поджидали друг друга… Не перебивайте! Хватили горького, кислого — теперь черед сладкого пришел. Вам, слава богу, не по семнадцать, а еще по десятку лет к этим семнадцати набежит… Чего ждать, детки мои дорогие? Любите друг друга, как любите свою землю, на которой остались, пускайте глубокие корни здесь и… не поминайте меня лихом! Одним словом, за здоровье и счастье молодых… вас, стало быть!