В это время, медленно приоткрываясь, заскрипела дверь, показалась в ней чья-то спина — и человек, пожаловавший столь неожиданно, глядел на улицу, делал кому-то там знаки рукой… Тетушка Шабшар подошла к порогу и, узнав деда Зуру, невольно рассмеялась:
— Что вы, как рак, вползаете? Проходите.
Старик, обернувшись, поздоровался — и нарочито строго прикрикнул на Болота:
— Чего расселся? Следуй за мной — да поживее!
— Это куда еще? — спросила тетушка Шабшар.
— Известно куда — в ДК!
— У вас, Зура-таабай, погляжу, больше забот нет, как только по вечерам с молодыми шастать, — не очень-то почтительно, поджав осуждающе губы, промолвила тетушка Шабшар.
Но дед Зура вроде бы не заметил неодобрительного тона женщины; отозвался весело, с охотой:
— Не шастаю. Я ж не только сторож в ДК, Шабшар, я, если хочешь, первый помощник директора… вот! На репетицию хора опаздывающих скликаю. Сам Эрбэд Хунданович пришел. Голосище-то у него — заслушаешься! Особенно старинные песни ему удаются. Как запоет — девки рты разевают… Нам бы, небось думают, такого мужа! Да что девки! У меня он своим голосом слезу высекает…
— Болот никуда не пойдет, — резко прервала старика тетушка Шабшар.
— Это почему же?
— Ему пора семьей обзавестись, а мне внуков нянчить! А на этих танцульках одно легкомыслие. Пусть лучше дома посидит…
— Женить, женить! — подхватил дед Зура — и плутоватые глаза его смеялись. — Согласен сватом быть…
— Уж нет! — Тетушка Шабшар погрозила пальцем. — Слыхали, как вы Хара-Вана сосватали… На все село смеху!
— Это ничего, — не смутился дед Зура, — для начала даже хорошо. Это как разведка боем. Галхан погорячилась, теперь уже одумалась. Сначала пламя, огонь, а уж потом жар… Не остынет!
Он снова взглянул на Болота и, хитровато щурясь, сказал:
— Коли мамка не пускает — сиди. Зря время только я потерял… Побегу. Жаль, заставил человека на улице ждать. Девка стеснительная, не захотела зайти…
— Какая еще девка? — изумилась тетушка Шабшар.
— Амархан.
Тетушка Шабшар руками всплеснула:
— И молчали, таабай. Что вы за человек!
Прикрикнула на сына:
— Ждут тебя — собирайся. Девушка из-за вас должна под окнами стоять… Поживее, сынок!
Болот, на ходу натягивая пиджак, выскочил за дверь.
Дед Зура, не торопясь, извлек из кармана кисет и трубку, набил ее табаком, закурил и, обволакивая себя густым дымом, — со значением и самодовольно проговорил:
— А ты, Шабшар, сомневаешься во мне. Не спеши отказываться от такого свата!
После вечерней дойки, когда машина увозит доярок на центральную усадьбу, — в Тагархае наступает тишина. Лишь иногда затеют громкую грызню собаки да какая-нибудь отбившаяся от стада корова будет тревожно мычать, пока не выберется из кустов к знакомой загородке летника, не уляжется возле нее на ночлег… А само стадо пасется по другую сторону реки, где просторно стелются в долине луга с густой, сочной травой, где все время гуляет свежий ветерок, а потому не так донимают животных прожорливые комары.
Ветер кружит в воздухе, перемешивая дурманящие запахи созревающих трав, луговых цветов, хвои… Этот целебный (дыши не надышишься) воздух, невозмутимый покой, красота сбереженной природы — вот что такое Тагархай.
Электрическая лампочка, что висит на высоком столбе возле дома техника-осеменатора, по вечерам достаточно хорошо освещает тесно сбитые загоны для коров, сараюшки и амбары, бросает дрожащие желтые блики на шиферную крышу избы скотника Николая Митрохина, как бы надежно подпираемую хозяйственными пристройками, — и лишь черная банька маячит одиноко на отшибе, в глубине огорода.
Сегодня Халзан посидел малость у Николая, в который раз потолковали они о том, что с ними на войне случалось, какие ранения и контузии кому выпали, и Николай привычно соглашался: ему повезло больше, вражеские отметины хоть видимых чужому глазу следов не оставили… А вот Халзана фашистская пуля, пробившая ему шею, на девятнадцатом году жизни сделала заикой, и он, тогда еще мальчишка, вернувшись на родину, стал сторониться людей. Стеснялся, что слова ему теперь трудно давались, лицо, когда заговаривал да волновался при этом, судорогами-гримасами искажалось. Так и провел все годы на отшибе: вначале при табунах, в седле; потом на летнике со стадом. И привык, семья его тоже привыкла: калачом в Халюту не заманишь их! Сравнишь ли: пыльная, шумная Халюта — и это вот раздолье?