— Я же и так летел к тебе. Шестым чувством понимал, что не успокоишься, пока не увидишь своими глазами. С морем связь рвал, так ты кровью решила воспользоваться! И в кого ты такая упертая уродилась, Арина, а? На орбите Луны, как молотом, ударило твоей песней. Знал бы, что отец решит связать меня с сиреной, тысячу раз подумал, прежде чем ехать на эту помолвку!
Грустно не стало, наоборот, пришло понимание того, что так выплескивается беспокойство за меня, ведь одновременно с пламенной речью Дор приближает к себе сгиб локтя с раной, нанесенной кисой, и шепчет на непонятном языке странные слова. Рука ощущает тепло и долгожданное расслабление, а спустя несколько минут Дориан снимает повязку, и я осознаю, что кровь остановилась. Меня тянет наговорить ему кучу глупостей, но сдержаться не получается только на искреннем недоумении:
— Дориан, я привязала тебя зовом крови. Почему ты, вместо того, чтобы беззаветно в меня влюбиться, еще и обвиняешь не пойми в чем?
Я скорее чувствую, чем слышу, как осторожно, чтобы не причинить мне неудобств, он смеется, как шепчет на ухо «дурочка» и несет в ванную: об этом сообщают появившиеся запахи гелей для душа, стоящие на полочке рядом с зеркалом. Осторожно опускает на пол и, пока я еще в силах продержаться, начинает расстегивать змейку на платье. Кожу обдает холодом, когда ткань начинает медленно сползать с тела, и мне бы возмутиться, но сил катастрофически не хватает, а в действиях Дориана нет ничего, кроме заботы и внимания. Вслед за откинутым платьем отправляется и белье, а волосы аккуратно затягиваются в узел.
Дориан переносит меня в уже наполненную ванну и осторожно опускает, удобно усаживая. Окружающее тепло окончательно заставляет потерять связь с реальностью. Спасительные руки ненадолго покидают меня, чтобы затем вернуться и окатить волной нового запаха: так может пахнуть только человеческое тело. С жадностью вдыхаю, понимая, что хочу знать все об источнике. Сквозь полуопущенные веки вижу, что Дор разделся до пояса и теперь собирается мыть меня: он достал мягкую губку и уже тянется за гелем. Скромность откровенно возмущается где — то в глубине души, но расслабляющееся под напором воды тело требует продолжения. И выигрывает в неравном бою с совестью.
Движения Дора аккуратны и точны, хотя я, вроде бы, не страдаю от тяжелых ран или недугов. Благоразумие вопит, как ненормальное, упрашивая оставить тело просто мокнуть в ванной и дать ему прийти в себя самостоятельно, однако затихает от наслаждения, окутывающего меня после чужих прикосновений. Все существо воспринимает действия мужчины так, словно создано только для его касаний и давно ждало подобного поворота событий. Медленно поднимающееся из глубин сознания ощущение правильности происходящего посылает к чертям логику, и я тихо изнываю в ожидании очередного контакта кожи с губкой, ведомой умелыми пальцами. Дориан, между тем, наклоняет меня вперед, принимаясь за спину, и ненадолго прерывает нравящееся коже занятие. И я даже знаю, почему, и причина, заставившая мужчину замереть, со мной с девятнадцати лет.
Мысли уплывают, когда Дор делает то, чего никто до него не совершал: аккуратно повторяет пальцами линии шрамов, испещряющих спину. Ровно по форме крыльев, подаренных на последнем этапе совершеннолетия и совсем недавно прорезавшихся при инициации, а теперь напоминающих о себе причудливой вязью белеющих ниточек на коже.
— Девочка моя, как же это, наверное, было больно, — тихо шепчет он, и я понимаю, что реакция внезапно задрожавших пальцев, порхающих по моей спине, есть не что иное, как отражение хорошо скрываемой ярости. Я собираю волю в кулак и хрипло отвечаю:
— Через месяц уже ничего не чувствуешь, Дор. Все в порядке. Всякая крылатая сирена проходит через это.
Внезапно его руки отклоняют меня так, чтобы можно было рассмотреть лицо, и я оказываюсь один на один со взглядом Дориана. Встревоженный, корящий себя не пойми за что и в то же время дающий ответ на вопрос, мучающий меня с момента появления жениха. Удивленно моргаю, удостоверившись, что ослепительная серебристо — морозная голубизна не привиделась, и говорю еле слышно:
— Дор, у тебя глаза другого цвета…
Он устало прикрывает веки, тяжело вздыхает и, словно извиняясь, признается:
— С тобой никакая маскировка не работает, сирена…
Что бы это могло означать? Нет, разум категорически отказывается работать, но на губы просится глупая счастливая улыбка, хотя я даю себе обещание: ни в коем случае не забыть вскользь оброненных Дорианом слов. Вскоре меня вынимают из ванной, бережно обтирают полотенцем и осторожно несут в сторону спальни. Я забираюсь под одеяло обнаженной, и Дориан тихо произносит:
— Скоро вернусь.
По доносящимся со стороны ванной звукам я понимаю, что он тоже решает смыть с себя любое напоминание о произошедшем у «Терра Плаза». Я спокойно закрываю глаза и ненадолго позволяю себе окунуться в туман сновидений. Ровно до того момента, пока не возвращается Дориан и не заставляет выпить чашку горячего чая с чем — то безумно сладким. Потом меня оставляют окончательно, и я проваливаюсь в живительный сон.
Первым после пробуждения становится ощущение жуткого холода. Я одна в темной комнате, Дориан, скорее всего, выбрал соседнее помещение, и мне без него прохладно и одиноко. Я безуспешно пытаюсь подоткнуть под себя одеяло, а когда это не помогает, нащупываю полувлажное полотенце и вместе с ним плетусь по стеночке в душ. Любимая гостиная остается позади: жаль, что мне больше не придется звать в ней Дориана. В душе я стараюсь вести себя осторожно: слабость никуда не делась, а по покрасневшей коже можно примерно догадаться о температуре воды. Но и это помогает ненадолго, а с каждой новой минутой становится только хуже, и холодный воздух прихожей заставляет дрожать от контраста температур, пусть банное полотенце и достаточно большого размера.
Дверь, ведущая из гостиной во вторую комнату, раскрыта, а на ее пороге в напряженной застыл временный обитатель. Даже сквозь окутывающий сознание туман я вижу, насколько привлекателен Дориан: распущенные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, из одежды — мешковатые штаны, которые все равно не спасают воображение от путешествия по красивому телу. Дориан не имеет крупного сложения: он скорее жилист и очень силен, несмотря на поджарую фигуру. В этом я успела убедиться, когда меня несли на руках, и теперь, воскрешая в памяти события, предшествующие своему спасению, и оглядывая мужчину еще раз, я не могу не восхищаться его скрытой грацией. Знаю, что это ненадолго: как только соберусь с силами, обязательно затащу Детри — младшего на Рокис, и миссия будет окончательно выполнена. Но пока этого не произошло, просто иду навстречу, двигаясь скорее по наитию, ибо его силуэт воспринимается тенью на фоне непроглядной ночи. Не дойдя нескольких шагов, спотыкаюсь и падаю в заранее приготовленные объятия, понимая, что нашла источник тепла, способный спасти постепенно замерзающее тело.
Дориан тоже это чувствует: он вздрагивает, когда я доверчиво прижимаюсь к его груди, и усиливает объятие, несмотря на то, что моя температура его явно не радует.
— Ари?.. — недоверчиво зовет меня он, но я сейчас не в состоянии что — либо объяснять.
— Согрей меня. Пожалуйста.
Я отстраняюсь от тепла Дориана и смотрю на него, останавливаясь на губах. Возникает непреодолимое желание попробовать их на вкус: они слишком манят, а я в таком состоянии, когда не могу бороться с собой, поэтому тянусь к мужчине и успеваю поцеловать до того момента, как он поймет, в чем дело, и отстранится. Тело от макушки до пят заполоняет волна жара, обращающаяся покалыванием, запах кожи, принадлежащий другому человеку, который теперь сжимает меня в объятиях, сводит с ума. Инстинкт толкает к этому запаху ближе, а руки Дора, словно повинуясь, сокращают расстояние между нами до минимума. А потом все внезапно прекращается.
— Ты на чем замкнула контур, когда зов начинала?! — сердито выговаривает Дориан, отстраняясь.
— На себе, кажется, — отвечаю на автомате, стараясь не упасть от резкой смены положения мужчины, и потому прижимаюсь уже сама.
— Ари, ты что творишь? — даже в темноте я вижу, как удивленно расширяются его зрачки.
— Греюсь, — откровенно признаюсь я, получая в ответ обреченный стон. — Очень холодно…