После этих слов мэр ушел, оставив Николаса наедине со своими мыслями. По поведению Томаса охотник понял, что теперь и он стал марионеткой, подобно Харрелу. Демон умело играл на страстях и слабостях смертных, обещая им неземные богатства и власть. Опьяненным гордыней и алчностью людишкам было невдомек, что у демона нет причин держать свое слово, угождая прихотям подопечных. Для него они не более, чем инструмент для собственного возвеличивания.
К утратившим волю ожившим мертвецам охотник еще мог испытывать чувства близкие к сочувствию и состраданию, но добровольные помощники демона вызывали у него лишь чувство безмерной ненависти. Человек, способный мыслить, способен на выбор. Искушение преследовало монахов. Во снах демон пытался разговаривать с травницей Мод и, возможно, с Хельгой, его голос проникал в ночные кошмары Николаса. Но они не поддавались на его увещевания и угрозы.
Расправиться с мэром не составило бы большого труда охотнику, но, несмотря на всю неприязнь к этому человеку, Николас верил, что еще может успеть спасти душу Сент-Джонса. К тому же, если бы он расправился с мэром, то как бы он это объяснил городской страже? Для начала, действительно не помешало бы им сесть за стол переговоров. Николас решил, что попытается через него узнать о следующем шаге демона, так как это первый одержимый человек, способный вести беседу и не бросается в первую же минуту его убить. А протянуть сжатый кулак вместо открытой ладони всегда успеется.
Потратив какое-то время на сборы и закрыв свою хижину на прочный увесистый замок, Николас отправился на переговоры с мэром. Для ритуала, чтобы поговорить с духом старухи Литкотт, он все равно не знал месяца ее рождения, к тому же Хельга просила не призывать травницу с того света.
Сент-Джонс ожидал охотника в гостиной за большим обеденным столом, атмосфера предвещала долгую беседу: затопленный камин, графин вина, пара кубков, радушная, пусть и фальшивая, улыбка на лице хозяина дома. В доме никого кроме них двоих не было.
— Я рад, что вы пришли, — любезно отодвигая стул для ночного гостя, сказал Томас. — Присаживайтесь, выпейте вина! Нам многое следует обсудить.
— Хорошо, рассказывайте, — сев напротив него, согласился охотник.
Улыбаясь, мэр разлил темное вино по кубкам и, сжав свой кубок в ручище, начал:
— Из нашей последней беседы я понял, что вы, дорогой Николас, по крайней мере, имеете представление о том, что здесь происходит?
— Незачем это скрывать. Я знаю про демона, — признался охотник, опробовав свой напиток. Надо признать, что в этот раз мэр не поскупился для своего гостя: вкус оказался великолепным, с каким-то экзотическим для здешних мест послевкусием.
— Господину не нравится слово «демон», Николас. Запомните это, — пригрозив пальцем, сердито предостерег Томас и приложился к своему кубку, — Впрочем, хорошо, что вы хоть что-то знаете. Это сбережет нам время. Настала пора владычества Господина! Он будет повелевать всем миром, а путь его начнется здесь, и Сент-Джонс будет первым из его последователей!
Охотник хмуро молчал, ожидая продолжения, пока Томас воодушевленно держал паузу, словно подчеркивая всю значимость и важность момента. Жажда власти окончательно и безраздельно завладела его сознанием, лишив мэра способности смотреть на вещи критически.
— Я пойду за ним, — с неистовой верой продолжал Сент-Джонс, — и буду смотреть, как катятся по земле головы королей, а империи рушатся от его взгляда. Сент-Джонс будет жить вечно, и он будет служить Господину, пока вся земля не превратится в прах под его ногами!
Николас скрыл усмешку, сделав еще глоток. Наивная и слепая вера Томаса своему Г
господину, напомнила ему слова умалишенного проповедника, которого он некогда слышал на улицах пораженного чумой Лондона: «Короли и воители! Аристократы и нищие! Вас всех ожидают лишь кружащие вороны, крики убиенных и скрежет зубовный! Черная Смерть войдет в каждый дом на улицах Лондона и поднимет мертвых из глубин преисподней, чтоб пожрали живых! Станет меньше тогда живых, чем мертвых!». Такое будущее человечеству Николасу казалось сомнительным.
— На данный момент, ваш Господин заперт под землей, — Николас чувствовал тяжесть камня-ключа в кармане, что придавало его словам большей уверенности.