Морской змей, так некстати потерявший Йохана, затаился. Утрата самообладания, хоть и недолгая, его удивила. Поддаться слабости в попытке получить невозможное — это свойственно людям, которых он презирал. Неужели подобное допустимо и для него, когда речь идет о действительно важной вещи? Сама идея несуществования будоражила. Прежде ни в одной поглощенной памяти ему не встречалась подобная мысль.
Лежа на морском дне, змей взволнованно развернул кольца, подняв тучи песка. Его осенило: тварь, пожравшая Йохана — порождение Вечной топи, а значит, знание о пустоте должно быть у Рихарда. Когда он поможет ему отринуть человеческое, удержит от прежнего несовершенства, в благодарность он поделится знанием.
Обращенные, вяло бредущие по болоту, оживились, построились в подобие отрядов. Место Йохана занял одноглазый островитянин, не так давно принявший змея. Простой рыбак не помнил своего имени, но был силен, молод и мечтал оправдать доверие господина. Разведчики вновь отыскали потерянный след стражей, и войско двинулось дальше. Навь пробовала привлечь внимание обращенных, но те теперь не отличались от мертвецов и ничего не желали. Тварь чуяла в них затаенную страсть змея, но она была скрыта слишком глубоко, чтобы до нее можно было добраться. Змей не повторял ошибок. Не найдя никого съедобного, навь оставила обращенных в покое.
Полоса нетронутого болота, куда не ступала нога добытчиков торфа, сменилась сушей. Перед войском возвышался поросший лесом холм. Зимой здесь было относительно безопасно, но летом к холму было не так-то просто подобраться. В неглубоких канавах под прикрытием тумана, гибкие ветви, покрытые ядовитыми шипами, поджидали добычу — существ с горячей кровью. Обнаружив оленя, кабана или мышь, они беззвучно впивались в них и мгновенно утаскивали под воду к своему хозяину. На дне обитало лупоглазое существо с широкой пастью. Простые люди прозвали его Жабьим королем. Зимой оно впадало в спячку, дремля до весны под слоем гниющих останков.
Змея заинтересовали столетние дубы, широкие и коренастые, выросшие на верхушке холма. Несмотря на зиму, они так и не сбросили темно-бурую листву. Ненавистные деревья манили и отталкивали одновременно. Следы стражей вели прямо к ним, исчезая в густых зарослях ежевики. Она словно стена, высотой в человеческий рост, опоясывала рощу. Острые шипы ежевики безжалостно рвали тела обращенных, шагающих напрямик, но не могли их замедлить. На холм первые обращенные поднялись в сумерках. Предводитель устало потер единственный глаз и сел на замерзшую землю, радуясь долгожданному привалу.
Высоко в ветвях раздался торжествующий смех. Смех становился все громче, доносясь со всех сторон одновременно. Так мог смеяться только обладатель Голоса. С деревьев посыпались прошлогодние листья и сухие ветви как при сильном ветре. Неожиданно смех оборвался, настала звенящая тишина.
— Мы ждали вас! — произнес невидимка.
— Покажись! — островитянин взмахнул мечом.
— Много ли ты рассмотришь одним глазом? — насмешливо поинтересовался Вальд, появляясь из тени.
Молодой мужчина, в начищенном до блеска облачении стражей, ничуть не походил на простака из глухого селения, каким был недавно. Путешествие с Рихардом, обладание силой Голоса, навсегда изменили его. Позади Вальда из-за деревьев один за другим показались стражи, держащие догорающие факелы, почти не дававшие света. Все они были похожи друг на друга как близнецы: сероглазые, темноволосые, с резкими чертами лица. Стражи распространяли спокойствие и уверенность, словно не замечали сотен врагов, окруживших их.
— Кто ты? — хрипло спросил островитянин.
— Голос топи, благословенный Хозяином.
— Человек герцога… Твоя смерть мне не нужна. Я пришел за деревьями, а ты можешь уходить.
— Ты позволяешь мне уйти из собственного дома? — зло рассмеялся Вальд на этот раз собственным смехом. — Это наша земля. НЕ ДВИГАЙТЕСЬ!
Зашумели деревья, осыпав захваченных врасплох обращенных мелким мусором. Кое-кто потерял равновесие и упал в нелепой позе. Обращенные безуспешно пытались вдохнуть, пытаясь осознать, что происходит. От неожиданности змей утратил всякую власть над ними, но так долго продолжаться не могло.