С необычным постоянством перед ним возникало «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты» улыбающееся личико прекрасной девочки с бледно-серыми, почти перламутровыми глазами. Она часами по-детски прямо глядела на него, то ли наблюдая, то ли разгадывая неведомую тайну, то ли пытаясь о чем-то спросить. В такие минуты его привычный шаг сбивался с ритма, иногда требовалась остановка, чтобы не свернуть в канаву или болото, или не удариться о столб. Что-то внутри подсказывало, что эта девочка ему не чужая. …А с другой стороны, и родной быть не могла − глаза малышки были явно не его, какие-то чужие, с колдовской белесой поволокой. В голове проносились слова из поэмы «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева: «…на вокзальном перроне меня встречает эта девушка с глазами белого цвета – белого, переходящего в белесый, – эта любимейшая из потаскух, эта белобрысая дьяволица…» − означало это, что глаза свидетельствуют о блудном происхождении ребенка. Впрочем, а кто без греха, кто без блуда? В любимом покаянном псалме Давида есть такие «нетолерантные» слова: «Се бо в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя»…
Тут же вступал третий собеседник, который требовал замолчать двум сомневающимся и утверждал, что дети вообще не могут принадлежать никому, кроме Создателя чистых младенческих душ, а посему необходимо любить всех детей, независимо от кровных уз, как любит их Господь. И он улыбался девочке, а она отвечала ему, причем настолько открытой доброй улыбкой, от которой у него в груди теплело, после чего «мимолетное виденье» уплывало вдаль, на душе оставался тлеть теплый уголек, покрываясь перламутрово-сизым пеплом − и он возобновлял путь неизвестно куда.
Среди аморфной сутолоки мыслей, путник иногда ощущал столь необходимую в его положении основу. Например, мечтания о еде, вине, женщинах вместе с липкой трясучкой приносили сумеречную тяготу. Зато нежданные видения, наполненные незримым ароматным светом, обычно приходящие после покаянной молитвы, − оставляли в душе приятную свежесть и надежду на что-то очень и очень хорошее, сияющее издалека.
Путник неясно чувствовал невидимую заботу. Ему приходилось наблюдать издалека драки хулиганов, аварии, даже ограбления и перестрелки. Ураган, собираясь в черную воронку за горизонтом, ворчливо гремел и блистал голубыми молниями, долетал до него лишь порывами свежего ветра. У него не было документов, в обычном состоянии, это послужило бы поводом для задержания, заключения в тюрьму или даже в психиатрическую лечебницу. Но за время странничества ни один полицейский даже не приблизился к нему. Странным образом у него появлялись деньги, поношенная одежда сменялась вполне добротной, каждый день его кормили незнакомые люди, предлагали ночлег с предварительными водными процедурами.
Заглядывал он и в церкви, но постояв несколько минут, зажигал свечу, кланялся престолу и выходил. Чувство чужеродности церковной возвышенной красоте словно властно изгоняло вон. Зато однажды весной, среди широкого поля, под синим небом внезапно пришло озарение. Из глубины сердца хлынула молитва. Он узнал то, что видимо раньше было нормой: утреннее правило, кафизма, покаянный канон, акафист, молитвы на сон грядущим. Сходили будто с Небес евангельские сюжеты, чередуясь с апостольскими посланиями и житиями святых. Вернулось нечто очень важное, восполняющее силы, дарующее крепкую веру. …Только память о его собственном прошлом возвращаться не торопилась. Ну и ладно, значит так надо. Зато недавняя хромота и уродливые ожоги лица постепенно сглаживались. Еще несколько месяцев странствий, еще сотня-другая километров пути − и снова вернется человеческий облик.
Трижды возникал перед ним чужой мужчина в дорогом черном костюме. Первый раз, учуяв непрестанную Иисусову молитву, темный человек вздрогнул и растаял. Путник тряхнул головой и продолжил путь. Вторично темный дублер появился в ту минуту, когда усталый пешеход договаривался с пожилой женщиной насчет ночлега. Глаза женщины забегали по одежде мужчины, видимо прикидывая размер платы за постой. Путник уже успел пожалеть, что обратился к ней, но идти гудящими ногами до хутора на горизонте ужас как не хотелось. Молитва прервалась, он взглянул на женщину, а увидел темного человека с кривой саркастической улыбкой на красивом лице. Путника сковал давно забытый страх, тело окаменело, в голове зияла пустота, сердце замерло, кольнуло раскаленной иглой. Наверное, это смерть, − прогудело где-то рядом. Темный человек расплылся в улыбке, наглой, липучей, язвительной.