– Что ты, бабушка, – шептала Аня, снова прижимаясь к теплой груди старушки, – как же мы без тебя? Кто успокоит, кто слово доброе скажет? Ты давай живи, нам на радость, живи подольше…
– Осади, внучка, ты уж всю кофту мне намочила. Хватит-хватит, всё, остынь.
Грузно поднималась со стула, задувала свечу и включала самовар. Руки ее сами собой откидывали салфетку, выдвигали на центр стола вазочку с печеньями, розетки с вареньями, чашки с блюдцами, серебряные ложки с зелеными попугаями.
– Это война, детка. – Бабушка обернулась и глянула прямо в глаза Ани. – И не мы ее начали, но все участвуем. Когда тебя впервые внесли в храм и окрестили – вот тогда всё и началось. И теперь нет у нас выбора, внученька – только вперед, только побеждать, и так до самого последнего вздоха.
– Да какой из меня воин, бабушка, – жалобно простонала девушка. – До сих пор слезы вон остановить не могу. И такое бессилие иной раз накрывает, что руки опускаются.
– А это, девонька, как раз для того, чтобы поняла наконец, что сами мы – букашки-чебурашки, а силу побеждать дает нам Господь всемогущий. Враг соблазняет нас, обманывает, в сети свои заманивает, а мы, чуя это мягкое насилие, обязаны – сразу к иконам, поклончики, там согревающие, до боли чтобы… И горячо взмолись Господу: так, мол, и так, снова враг нападает, защити, вразуми, утешь немощное создание Твоё. И только так!.. И никаких там языческих ударов по лицу, никаких выстрелов! Наша война не против плоти, а против духов злобы поднебесной. А с ними может справиться только Бог! …Если мы, конечно, Его об этом просим.
После разговоров с бабушкой под молитву и чай, Аня возвращалась домой спокойной и даже с улыбкой на лице. Она поднимала глаза к небу и почти всегда наблюдала величественную картину: на чистом звездном небе сиял серебристый месяц, сопровождая девушку, освещая путь. …А также, озарял неотступного телохранителя, крадущегося вслед. Приказ Лешки Штопора продолжал исполняться неукоснительно. Хотя, зачем!.. Но приказ есть приказ, его не обсуждают.
На этот раз дома девушку ожидало письмо. Аня повертела странный конверт с четырьмя почтовыми марками… Надо будет вырезать и подарить соседскому мальчику, он уже целый кляссер насобирал. Письмо отправлено из Парижа, имя отправителя неизвестное – Lajla Kohen. Вскрыла скальпелем конверт, достала листок почтовой бумаги – тут всё и открылось. Да это же Лялька Коханова, с которой она много лет тому назад училась в классе с математическим уклоном, и вместе ездили на олимпиаду. А из Парижа она отправила письмо благодаря встрече с Сережей-маленьким, это он сообщил почтовый адрес Ани. Сережа стал солидным мужчиной, настоящий француз, одет с шиком, ездит на последней модели «Ситроена», вместо ботанических очков в роговой оправе – контактные линзы, свободно говорит на парле му франсэ. Отец ему подарил галерею в центре Парижа на Монмартре, представляешь, Анют, сколько это стоит! Теперь он человек, он звучит гордо: Serge Simon (Сэрж Симон, или если хочешь, Сережка Семенов, хи-хи). Знаешь, Аня, что придумал наш «французик из Бордо, надсаживая грудь»? Скоро пришлет к тебе дядьку в сюртуке и увезет твои картины на выставку в Париж. Уверял, что продаст все до одной картины за хорошие деньги. Так что, Анюточка, готовься стать богатой и знаменитой.
В следующих строках, Лялька, она же Елена Коханова, она же Лайла Коэн, поведала о том, что служит в израильской армии инструктором-снайпером. Срочную службу проходила в женском спецназе «Сайерет Маткаль», где из домашней девочки сделали супергёрлу.
Помнишь, песню Цоя «моя ладонь превратилась в кулак»? Ну так вот, сейчас все мое тело превратилось в кулак. Любым органом я могу убить здоровенного мужика, одним ударом. Ты помнишь, как на пляже мой бело-розовый животик вызвал у тебя умиление? Ты сравнила его с пузиком молочного поросенка. А сейчас это одна большая мозоль, после тысячи километров ползком по пустыне. Мои округлые розовенькие коленочки стали как у верблюда – сплошной коричневый нарост.
А знаешь, что самое противное в нашем деле? Это мочиться в штаны, когда двадцать часов подряд держишь арабского террориста в перекрестии прицела и ждешь команды на уничтожение. А рядом лежит красивый парень с прекрасным обонянием и делает вид, что все в норме, и улыбается понимающе. О, эти красавчики-брюнеты с автоматами наперевес, как они славно улыбаются! У меня был парень, ну такой красивый брюнет из приличной семьи, мой любимый Марик – ушел от меня, когда узнал, что я по великому блату, по собственной воле, устроилась в бабский спецназ. Так что у меня один верный друг – мой «Ремингтон-700» с 78-ю насечками на прикладе (ты догадываешься, что это значит).