– Я подумал, вам будет не лишне отобедать, – пропел обволакивающий баритон, – в моем ненавязчивом обществе. Не стесняйтесь, Анечка, угощайтесь, от щедрот божественной Италии. Я за ними присматриваю от имени администрации.
– А эти картины на стенах… – весело жуя и хлюпая, начала было Аня.
– Да, да, конечно, подлинники. Это Дали, это Модильяни, а вон там – Клод Моне. Попробуйте это Бароло – «король вин и вино королей».
– Послушайте, Лаврентий, – Аня стояла у подслеповатого женского портрета Модильяни с бокалом красного королевского вина, раскачиваясь в такт песни «Фаталита» Рафаэллы Кары, – ведь это стоит огромных денег!
– Поверьте, Анечка, самое дорогое здесь – это ваша молодость, красота и талант.
Голос раздавался откуда-то сзади-снизу и слегка подрагивал, как бывало у Лешки Штопора, когда он объяснялся в любви. Аня замерла, боясь обернуться, предчувствуя нехорошее. Большие загорелые волосатые руки в белоснежных манжетах легли на талию девушки, сверкнули золотые часы и два перстня.
– Прошу вас, не надо, – прошептала она, сухими губами. Вздохнув и выдохнув, она все-таки развернулась и увидела то, чего меньше всего хотела: мужчина, сбросив пиджак, в рубашке стоял на коленях и умоляюще глядел девушке в глаза. Она отступила на шаг, руки мужчины упали, поболтались, не зная куда приткнуться и поднялись в умоляющем жесте католической монахини.
– Я себе до конца жизни не прощу, если не объяснюсь. Умоляю, выслушай меня, умоляю!..
– Лаврентий, ведь Кирилл – ваш сын?
– Да! А что, этот недоумок успел тебя обидеть? Я его!..
– Успел… Но он-то хоть целый спектакль устроил. Подделывал почерк моего любимого автора. Столько интриг наплел, сколько работы юноша проделал! А вы, заманили в свой кабинет, напоили…
– Да, моя нежная лань, я старше Кирюшки. Но зато у меня есть деньги! Много, очень много денег!.. Хочешь, это всё будет твоим.
– Спасибо, не надо. Пожалуйста, дайте мне уйти.
– Выслушай меня, прошу! Я уже не молод. Ты, Аня, – моя последняя любовь на земле. Просто больше не будет сил полюбить так!.. Я тебя обеспечу на всю жизнь, еще и детям и внукам останется. Ну, что тебе стоит, украсить мою старость. Ведь не много уже мне осталось. При такой ответственной работе, наш брат управленец быстро сгорает… Если хочешь, я увезу тебя в Италию, у меня там очень приличная вилла. Устроим тебе мастерскую как у Сальватора Дали высотой в двадцать метров, чтобы солнце заливало… Пиши свои картины, ни о чем больше не волнуйся. Хочешь, я даже касаться тебя не буду. Только позволь быть рядом и видеть тебя, кормить, поить, одевать, любоваться, слышать голос твой… Прошу!
Аня стояла, как вкопанная, Аня не дышала, перед ней разворачивалась трагедия человеческой жизни. В душе творилось что-то несусветное… Там и брезгливость, и острая жалость, и тянущая боль – всё это смешалось, наслоилось, завращалось. И вот эта внезапная мысль: а что, если мой Король сейчас также стар, может даже смертельно болен; и вот он так же стоит на коленях перед молодой девушкой и умоляет не отталкивать, не убегать, а принять его последнюю любовь на земле, последнюю потому, что больше не найдется сил, ведь это же такое чувство, оно требует сильного напряжения…
– Простите, Лаврентий Маркович, – прошептала она, едва сдерживая плач. – Поверьте, я очень высоко ценю ваши чувства. И мне сейчас очень неприятно отказывать вам. Но у меня есть любовь всей моей жизни – единственная и навечно. Я не могу предать моего возлюбленного. Это всё, что у меня есть. Простите…
– Ладно, юная стервочка!.. – проскрипел пожилой мужчина. И куда только девались бархатный баритон, барская вальяжность, аристократизм. Он встал с колен, хрустнув суставом, сверкнул клыками, выпустил когти и набросился на Аню. Ну и конечно, по семейной традиции, получил короткий удар девичьим кулачком в солнечное сплетение, согнулся пополам и взвыл.
В кабинет ворвался Пашка Рыбак – грузный, пьяный, разъяренный. Он лишь спросил: «Я не опоздал?» Услышав отрицательный ответ, решительно выпроводил Аню за дверь и закрылся изнутри на ключ. Больше Аня Лаврентия не видела. Он исчез.
Не без труда справилась Аня с трясучкой в ногах, мерзким чувством брезгливости, частым хриплым дыханием – оказывается, она бежала вдоль темной улицы, затем по аллее парка, почему-то безлюдным и грязным от мусора. Ноги сами принесли ее в храм. Она толкнула дверь – закрыта. Она обошла храм, встала у алтарной стены и вдавила горячий лоб в прохладную твердыню. Молитва сама полилась из сердца, то немая, то потоком слов, то ручьем слез. Возвращалась Аня домой на удивление спокойной, и звезды по небу летели вслед, и голубая луна, и птичье пение. А из сердца всплывали дивной красоты картины – цветущие райские сады, высокое небо и золотой Крест, сияющий ярче тысячи солнц, и тончайший аромат, и всепроникающий живой свет, и сладкий неземной мир. Вот оно, мой Король!.. Вот оно, мой Автор, мой Игорь – «притяжение пространства, одетого в белые ризы». Ты тоже это чувствуешь?