Vive le Roi!
Его перебрасывает во времени рывками,
и он не властен, над тем, куда сейчас попадет,
…не знает, какую часть своей жизни
ему сейчас придется сыграть.
Курт Воннегут. Бойня номер пять
После воскресной литургии, на отпусте, Аня стояла в очереди к напрестольному Кресту за высоким мужчиной. Взгляд девушки упирался в широкую спину в черной куртке и ничего, кроме глянца хорошо выделанной кожи не сообщал. По мере приближения к золотому Кресту, сердце девушки принялось биться громко и требовательно, она даже оглянулась, не слышит ли кто невольного грохота, но нет, все стояли молча, глядя вперед. Она положила потную ладошку на грудь, пытаясь «уговорить» вместилище души успокоиться. Наконец, мужчина в куртке приложился к сияющему золотом Кресту, улыбающийся батюшка кивнул ему и баском проурчал:
– С приездом, Игорь! Ты уж отлови меня, поговорить надо! – И, перекинув золотое перекрестие через крутое плечо, протянул его к губам Ани, шепнув:
– Он это, Анечка.
Девушка ожидала Игоря на паперти, вцепившись пальцами в прохладные перила. Сердцебиение сменилось абсолютным покоем и гулкой пустотой в голове, сухие похолодевшие губы растянулись непроизвольной улыбкой, снятый с головы платок полоскался на ветру, как выброшенный белый флаг. Это сдача, капитуляция? Господи, пусть всё случится так, как Тебе угодно; не мне, а Тебе, спасителю и милостивому господину моему. После этой краткой мольбы, внезапно стих ветер, на Аню снизошел дивный покой. Она взглянула на ворота, левая створка открылась, вышел мужчина в черном, повернулся к воротам, перекрестился, положив поклон, коснувшись пальцами земли. Вот он обернулся, скользнул по девушке рассеянным взглядом, поднял лицо к небу, едва заметно улыбнулся и покачнулся вперед, чтобы сделать первый шаг.
– Простите, Игорь, – чужим голосом прошептала она, – это я, Аня. Ваша Аня!
– Очень приятно, Аня, – иронично улыбнулся он. – Только почему «ваша»?
– Я с десяти лет вас ожидала и вот нашла.
– Простите, милая барышня, – холодно произнес Игорь. – Я женат, и для меня общение с молодой красивой девушкой – соблазн великий. Так что, как говорится, ничем помочь не могу. Простите… – и быстрым шагом удалился, свернув за высокую живую изгородь из жасмина.
Аня обмерла, как двенадцать лет назад в первый свой юбилей, в ту минуту, когда папа объявил об уходе из семьи. Оглянулась на ворота храма, втайне надеясь, что вот сейчас выйдет батюшка, вернет Игоря, и всё у них с Аней будет хорошо. Но ворота замерли в бесстрастной немоте, девушка ощутила себя всеми брошенной, совершенно одинокой.
Она шла, не зная куда, не разбирая дороги. Ноги натыкались на скамейки, самшитовый кустик, по лицу били ветви деревьев, птицы, её веселые неутомимые пернатые певцы, испуганно молчали и даже лазурное небо скрылось за серые облака. Она брела, тяжело ступая ногами, и шептала тому, кто ушел:
– Что же такое?.. Как же ты меня не узнал, мой единственный? Ведь это я, твоя и только твоя, невеста, жена, друг, рабыня – да всё сразу… Я же твоя женщина! Вот уже двенадцать лет… Что же делать? Как обидно!..
Ноги подогнулись и мягко усадили ее на скамейку. Вокруг – ни одной живой души. Повторяя как заклинание свою песню скорби и боли, она тихонько заплакала, съёжилась, коснувшись лбом коленей.
И вдруг на спине Аня почувствовала легкое касание большой теплой ладони. Она продолжала сидеть согнувшись, замерев от боли и страха, боясь отпугнуть свежий ветерок надежды.